В этом материале рассматриваются  неизвестные аспекты творческой деятельности Юрия Николаевича Рериха. Автор статьи говорит о переходе мирового ориентализма на новый этап - всеобщего синтеза, объединении истории Древней Индии, Китая и Ближнего Востока. Речь идет о новых принципах развития науки, основы которой заложил Юрий Николаевич, являясь директором Института Гималайских Исследований., где по его мысли должны работать ученые разных стран, культур, религий, сфера интересов которых будет простираться от культуры и искусства до передовых научных исследований. Автор пишет, что соединение автономных научных институтов с источниками «культурного излучения» способно порождать так называемые центры силы. В этих научных образованиях нового типа, глубинные характеристики личности  будут  призваны играть очень важную роль и Ю.Н.Рерих явился первым прообразом такого руководителя. В статье также идет речь о принципиальных изменениях в доктрине буддизма в Кушанскую эпоху, рассматриваются вопросы соотношения Праджняпарамиты и Софии, как истоков гностицизма, упоминается об исследованиях Ю.Н.Рериха о Калачакре.

Выступая на собрании ученых в Боровом в октябре 1943 года, академик В. М. Алексеев с горечью констатировал: «Комплексное востоковедение вымирает. Никто не сменил на их постах и их ролях академиков Бартольда, Коковцова, Щербатского. Мы, их слабые соратники, умрем - и все распадется на части. Историк-китаист не будет уметь читать философов, китаист-философ - поэтов, поэтолог -без знания разговорного языка, географ - без литературы, литературовед - без археологии и т. д. Каждый будет смотреть на Восток из своего уголка, а целого Востока не увидит. Культурные миры требуют комплексного изучения: индийский -иранский - китайский - арабский - кавказский - еврейский - среднеазиатский. <...> Востоковедение есть комплексная наука или, точнее, комплекс разных наук, изучающих восточные страны при помощи восточных текстов, - изучение этих стран без помощи восточных языков не есть востоковедение. Таким образом, востоковедение расшифровывается как наука Востока и Запада о Востоке, а не только наука одного лишь Запада о Востоке. Надо вообще настроиться на тот общий тон, что мы через посредство различных языков изучаем целые миры и их культуры»¹.

Способность видения Востока как целого становится необходимым условием любого комплексного востоковедного исследования. Подобному видению, а также его носителям, тем или иным образом, отводится исключительная роль в деле системного осмысления целостности и единства исторического и культурного процесса, насущная потребность в котором всегда существовала на транснациональных уровнях выработки и принятия важнейших политических и культурных решений. Отсутствие в теории целостного взгляда оборачивается вынужденной концептуализацией Востока (и Запада), питающейся от разрыва между широко понимаемым источником и обобщающими положениями². «Попытка познать исторический процесс только в общих его моментах, если она не вырастает из работы над источниками, роковым образом приводит к своеобразной материализации исторического, - историческое общее застывает, становится точно определенным и мертвым»³ - отмечал еще в 20-е гг. один из теоретиков евразийского движения профессиональный историк Л. П. Карсавин, характеризуя тенденции современной ему исторической науки⁴.

Работа Ю. Н. Рериха на посту заведующего специально для него учрежденного сектора философии и истории религии отдела Индии, Пакистана, Цейлона и Непала Института востоковедения АН СССР восстановила разорванное ранее звено в цепи отечественной фундаментальной науки о Востоке. Горизонты научной деятельности Ю. Н. Рериха заданы как семейной традицией, так и высочайшим образовательным цензом. Гимназия Карла Мая в Петербурге, занятия монгольским языком под руководством монголоведа В. Д. Руднева, постижение основ египтологии под началом Б. А. Тураева, учеба на индо-иранском отделении Школы восточных языков Лондонского университета, затем - на отделении индийской филологии Гарварда, обучение на среднеазиатском и монголо-тибетском отделениях Парижского университета, совмещаемое с занятиями на военном и юридическо-экономическом отделениях. Защита магистерской диссертации в Школе восточных языков при Сорбонне - магистр индийской словесности, многолетняя экспедиционная исследовательская работа в Индии и Центральной Азии. Блестящая языковая выучка - персидский язык, санскрит, пали, тибетский, монгольский, китайский, хинди - позволяющая осуществлять текстологическую и источниковедческую работу любого уровня сложности, в сочетании с характерным для упомянутых западных центров ориенталистики сквозным подходом (история - культура - религия - философия - искусство - этика - хозяйство - политика) к изучаемым регионам. И все это, будучи оживлено целостным видением, открывало возможность постановки и решения научных задач любого масштаба и любой степени приближения к такому сверхсложному предмету как Восток.

 

 В 1923 году в статье «Расцвет ориентализма» Ю. Н. Рерих говорит о необходимости перехода мирового ориентализма на новый этап - всеобщий синтез, который отвечает требованиям науки «отразил бы историческое развитие стран Востока в совокупности»⁵. План создания «Общей истории Востока» предполагал, в понимании Ю. Н. Рериха, объединение истории Древней Индии, Китая и Ближнего Востока, даже если до этого предстояло «углубить знания некоторых вопросов, пока мало известных науке. <...> Но этот обобщающий труд позволил бы объединить все факты, установленные в процессе научной работы, и составить более ясное представление, как о великих исторических событиях, так и о том влиянии, которое страны Востока веками оказывали друг на друга»6. В этом свете, Ю. Н. Рерих рассматривает термин «Классический Восток», введенный Масперо, как произвольно отсекающий не только Индию, Центральную Азию, Китай, но и полуострова Италии и Греции, что неоправданно ни с географической, ни с цивилизационной точки зрения.

Затрагивает Ю. Н. Рерих и проблему ориентализации Запада: «В течение последних пятидесяти лет философские и религиозные учения Востока медленно, но неотвратимо проникали в страны Запада <...> И, несмотря на многочисленные превратные истолкования, «восточный поток» пронизывает сегодня жизнь Европы. Таким образом, взаимопонимание растет, а пропасть, еще вчера казавшаяся непреодолимой, мало-помалу сужается»⁷.

Ю. Н. Рерих был убежден, что труд по сведению знаний о Востоке воедино открывает путь к высшим степеням науки, где она, обретая черты универсального знания, способствует достижению универсальных целей: «В поисках единства, в попытках наведения новых мостов для объединения народов нам не следует забывать уроки прошлого, но напротив, следует тщательно оберегать остатки былого единства и везде, где возможно, разжигать заново священный огонь культурного единения, культурного обмена, который когда-то принес человечеству благие плоды»⁸.

Однако, существует тонкая грань между комплексным изучением - пониманием страны, региона и специальной культурной деятельностью по возрождению тех или иных их традиций на научном фундаменте. Деятельность по «наведению мостов» (спектр применения данной терминологии определяется допустимым расширением толкования строго доктринальных значений⁹) требует не только учета диалектической роли просвещения в подобных процессах, но и особых усилий по согласованию интересов, особого языка, дипломатии особого рода, для которой «нет Востока и Запада нет».

Исключительное внимание культурная дипломатия сосредотачивает на областях встречи культурных миров, на тех узлах, перекрестках, где, во взаимном проникновении и взаимном отталкивании, вызревают общие долговременные коды, обеспечивающие возможность культурных трансформаций. В культурологии объем понятия «культурные связи» до сих пор не получил четкого определения, вместе тем, сложилось общее научное представление о том, что «мировые культурные контакты неразрывно связаны со всеми сторонами всемирно-исторического процесса, но им свойственны особые качества. Они образуют как бы одну из струй в мощном потоке всемирной истории. Мировые культурные контакты как часть общего процесса человеческого развития обладают и своими закономерностями»¹⁰. При ближайшем рассмотрении, контакт культур разворачивается как последовательность событий, совершающихся во времени и в пространстве. Следуя логике современного культуролога, «если мы поставим во главу угла временной подход, речь пойдет об исторической характеристике эпох в истории мировых сношений и о периодизации всего процесса. Если пространственный - о таких понятиях, как центры излучения, пути распространения инокультурного воздействия и покрытое им поле, районы усиленного поглощения и отдачи»¹¹.

Возникновение научных программ долгосрочного изучения опыта локусов, очагов контакта порождает необходимость создания и размещения там автономных научных институтов, что является частью процесса автономизации науки вообще. Долина Кулу соотносится в сознании Ю. Н. Рериха «с новыми принципами развития науки и новой главой в истории человеческого самопознания»¹².

 

 «В Урусвати будут постоянно действовать научные лаборатории, библиотеки и музей, работать исследовательские экспедиции. Все будет оборудовано для круглогодичного изучения древних культур Востока. <...> В долине Кулу <...> бок о бок существуют разные расы, культуры, языки, религии, искусства и природные явления. »¹³. Долина Кулу - зона контакта Афганистана, Кашмира, Непала - находится у границ Центральной Азии¹⁴.

При определенных условиях, автономный научный субъект может брать на себя функции культурного посредника, и этой ролью не ограничивается. Соединение автономных научных институтов с источниками «культурного излучения» способно порождать центры силы почти в бэконовском смысле.

Если признать приоритет личностного начала в формировании «Урусвати» как научного образования нового типа, то глубинно-психологические характеристики личности Ю. Н. Рериха должны выйти на первый план:

«Юханчик становится центром знания и главным авторитетом по тибетологии и всему, связанному с этим. Все время получает письма от профессоров из Европы, желающих познакомиться с ним для разъяснения многих трудных понятий и т. д. Так, сюда едет проф. Стейн из Парижа, приехал уже англ. Снеллгров и хочет приехать проф. Хоффман из Мюнхена. Магнит знания действует»^15.

«Для нас и для меня лично Юрий Николаевич был, если хотите, буддизмом в Институте востоковедения Академии наук. Не представлением о буддизме, не библиографией, не монографией, не диссертацией, не профессорством - он был тем, чего мы до него не видели, уже прочтя довольно много книг и бездну статей по буддизму, - он сам по себе был каким-то буддистским, буддистическим образцом. И вот это было для нас самым главным»¹⁶.

«Тогда я верила только в чистую науку, готова была отдать ей все силы, а для него существовало и другое начало, которое он считал для себя более важным - особый тип духовности <...> Иногда он говорил: «Этого нельзя объяснить в терминах науки». И очень постепенно приобщал нас к тому, что мы ни от кого, кроме него, никогда не смогли бы узнать»¹⁷.

«Когда заговорили о самом сокровенном, самом близком, его глаза стали какими-то бездонными, уходящими в беспредельность, напоминающими таинственные огромные черные зрачки статуй египетских саркофагов»¹⁸.

Опыт семьи Рерихов по созданию института «Урусвати» и более широкой ассоциации ученых¹⁹ обнаруживает множество пересечений с деятельностью аналогичных мировых структур, возникших в I пол. XX в., что, в конечном счете позволяет говорить о появлении своеобразной сети транснаучных объединений и институтов, построенных на личностных инициативах. Показательны в этом смысле интенсивные научные контакты Ю. Н. Рериха и крупнейшего европейского тибетолога, буддолога, знатока философии и искусства Тибета, создателя Института Среднего и Дальнего Востока (Is MEO) профессора Джузеппе Туччи. На близость, родство подходов двух ученых к изучению Востока обращает внимание Ю. Ю. Будникова в чрезвычайно содержательной статье «Джузеппе Туччи и Юрий Рерих». Дж. Туччи, избранный членом-корреспондентом института «Урусвати» и Ю. Н. Рерих, занимавший пост директора института, находились в многолетнем творческом диалоге, поддерживали переписку, вели обмен научными трудами. Говоря о важности темы сотрудничества Италии, и шире - Запада, с Востоком, на конференции Итало-Швейцарской Ассоциации по культуре, Дж. Туччи так характеризовал ее деятельность: «. ни одно место не кажется мне столь подходящим для настоящей конференции, как ваша Ассоциация, где избранные умы ставят перед собой задачу укрепления точек соприкосновения между двумя странами, Италией и Швейцарией, при свободном и суверенном сосуществовании личностей, стимулируемых в своем развитии культурой, которая по своей природе, должна возвышаться над политическими бурями и, по моему мнению, судить их»²⁰.

Именно в Швейцарии сначала 30-х гг. регулярно проходили встречи группы «Эранос» («Eranos»), участником которых был Дж. Туччи.

Джузеппе Туччи

В задачи семинара «Эранос», созданного инициативами К. Г. Юнга и М. Элиаде, входили интеллектуальный обмен и согласование позиций научных сообществ Запада в осмыслении Востока на стыке разных областей знания (философии, психологии, этнографии, филологии, социологии, религиоведения, естественных наук). Регулярные семинары «Эраноса» на протяжении своей истории сближали таких масштабных теоретиков как Р. Отто, А. Корбен, М. Бубер, Ж. Дюран, Р. Вильгельм, Г. Шолем, А. Портман и др.

«Собрания «Эраноса» имеют своей целью выявить различные формы, в которые облекались одинаковые чаяния и надежды, и обнаружить совпадения в духовной жизни, как на Западе, так и на Востоке, идя повсюду по следам одного и того же беспокойного, ищущего существа. <...> «Эранос» выполнил наиполезнейшую задачу, медленно, но неизбежно восстанавливая единое сознание Европы и Азии, которые до сих пор многие ошибочно воображают двумя мирами, двумя континентами, в то время как они являются двумя неразрывными частями одного исторического целого. »²¹.

Стремление обнаружить единый западно-восточный субстрат, включающий религиозный, этический, философский, политический, культурный компоненты - один из главных мотивов повышенного внимания к зонам исторического контакта культур, зонам обмена, взаимопроникновения мистического, религиозного опыта. В конечном счете, речь может идти о выходе к универсальному знанию. Ключевые позиции в подобных изысканиях всегда занимали штудии по фольклору, преданию, религиозной традиции, мистическому опыту.

Последней по времени серьезной попыткой обращения к данной проблематике в отечественном востоковедении, видимо, следует считать монографию Е. А. Торчинова «Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника», написанную с позиций трансперсональной психологии. В монографию был включен эскиз будущей специальной развернутой работы (к сожалению, уже не будет осуществлена автором), посвященной типологической общности между каббалой и учениями Востока²², что «весьма перспективно для установления как универсалий религиозно-мистического опыта, так и структурного единства и содержательной близости мистико-эзотерических учений при различии используемых ими средств описания и выражения своего опыта и своих идей»²³.

Опираясь на авторитет таких участников «Эраноса» как К. Г. Юнг, М. Элиаде, Г. Шолем, М. Бубер, автор формулирует принципиальный для темы настоящей статьи вопрос: «Что лежит в основе общности тех или иных религиозно-мистических учений - единство (тождественность) опыта-переживания или сходство историко-культурной ситуации и социального контекста функционирования религиозных традиций?». Автор последовательно проводит тезис: «в основе общности учений с мистической (или психотехнической) направленностью лежит единство некоего переживания или психологического состояния, тогда как конкретное культурно-историческая ситуация скорее обусловливает различие в языке описания этого переживания или проявляется в характере его социально-институционального выражения»²⁴. Правда, сама формулировка вопроса не включает роль религиозной логики и практики в конституировании тех или иных социальных форм, а также, социальную обусловленность востребования тех или иных форм мистицизма на разных исторических этапах.

В главе «Каббала и Восток» автор ограничивает свое исследование сопоставлением каббалистической традиции с учениями, развивавшимися вне основного потока влияний культур авраамического типа, признавая теоретическую мнимость единства Востока перед лицом Запада: «Если Запад являет собой безусловное цивилизационное и культурно-историческое единство, основывающееся на культурном наследии античности и иудео-христианской традиции, то единый Восток предстает просто фикцией. Это скорее «не-Запад», нежели нечто доступное формулировке в положительных определениях. По существу, на Востоке мы сталкиваемся с тремя автохтонными и цивилизационно самостоятельными историко-культурными образованиями. Это арабо-мусульманский мир, индо-буддийский мир и китайско-дальневосточный мир»²⁵.

Ю. Н. Рерих, обращаясь к проблеме культурного единства Азии в 1950 году в одноименной обзорной статье, рисует паназиатскую панораму влияний культурного субстрата буддизма: «именно буддизм с самого своего возникновения перешагнул национальные и политические преграды и стал проповедовать единство человечества независимо от национальности»²⁶.

Культурным и мистическим «донором» выступил буддизм по отношению к суфизму: «так, суфийские медресе в средневековой Бухаре были созданы по образцу буддийских вихар, и даже само название Бухара восходит к слову вихара, что означает буддийская монастырская школа»²⁷.

Будучи традицией наднациональной, буддизм, согласно Ю. Н. Рериху, с самого начала «присоединялся к движениям, стремившимся к социальной справедливости и равенству. Достаточно вспомнить влияние буддизма на центральноазиатское манихейство, на маздакитское движение в Иране»²⁸. Тезис перекликается с данной Е. И. Рерих (псевдоним Наталья Рокотова) в книге «Основы буддизма» характеристикой буддизма как прибежища истинных социальных революционеров²⁹. Первое, анонимное, издание этой работы в Урге Ю. Н. Рерих включил в научный обзор русских буддологических работ³⁰.

С этой точки зрения, важным представляется определение вклада не только буддизма, но и идейного наследия семьи Рерихов в историю социалистической³¹ и хилиастической мысли32. Возможно, описание долины Кулу как земного рая, «который не подвластен пониманию человека, живущего настоящим моментом»³³, являет нечто большее, чем художественную метафору.

Важным обстоятельством теоретического плана, содержащимся в статье «Культурное единство Азии», является признание угроз культурному объединению на базе буддизма и, как следствие, возможности разрыва «культурного пояса». Ю. Н. Рерих упоминает два фактора, составивших серьезные препятствия на пути формирования буддийского культурного мира. Первый – фактор сложно определенного национализма: «Только воцарение могущественной династии Сасанидов в III в. н. э., способствовавшей оживлению крайнего культурного и религиозного национализма, осложнила многие культурные связи, сформировавшиеся в предшествующую эпоху»³⁴. Второй - фактор мусульманской экспансии: «Мусульманское вторжение в Бихар и Бенгалию в конце XII в., сопровождавшееся разрушением буддийских монастырских школ Наланды, Викрамашилы и Одантапури, почти прервало религиозные и культурные связи между Индией и Тибетом»³⁵.

В I в. н. э. центром излучения культурного воздействия буддизма становится Кушанская империя, охватившая территории Северной Индии, Пакистана, Афганистана, Средней Азии и Туркестана. «Именно в кушанскую эпоху буддизм прочно укоренился в Центральной Азии, к западу и к востоку от разделительной линии Памир - Тянь-Шань. Санскрит стал языком культуры в Центральной Азии»³⁶.

Будучи активным участником проекта ЮНЕСКО «Восток-Запад», Ю. Н. Рерих в конце 50-х гг. выдвинул идею создания специальной комиссии по изучению кушанской эпохи. Подготовленный Ю. Н. Рерихом, в рамках работы советского комитета «Восток-Запад», проект изучения Кушанского царства (проект был обоснован Ю. Н. Рерихом для Президиума АН СССР и руководства страны)³⁷ нашел свое воплощение, уже после смерти ученого, в утвержденной в 1966 г. ЮНЕСКО, программе исследования цивилизации Центральной Азии, а также, в создании, несколько позже, Международной ассоциации по изучению культур Центральной Азии.

Международная конференция по истории, архитектуре и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху прошла в Душанбе осенью 1968 г. Форум собрал крупнейших специалистов в соответствующих областях. В рамках конференции был поставлен ряд важнейших вопросов, напрямую вязанных с ролью буддизма как культурного всеазиатского субстрата. Ученик Ю. Н. Рериха А. Н. Зелинский³⁸ в программном докладе «Кушаны и Махаяна» сформулировал несколько узловых проблем трансформации буддизма в мировую доктрину.

«Главным и решающим изменением в буддийской практике при кушанах, по-видимому, следует считать то, что буддийская община (сангха) впервые широко открыла двери для мирян, вследствие чего она из аскетического монашеского ордена трансформировалась в широкую церковную организацию, вторгающуюся в мирские дела»³⁹. Включение в орбиту буддизма мирян рождает новое соотношение эзотерического и экзотерического в доктрине, а также - необходимость инициации воинства. Истоки новой традиции, благословляющей адептов на вооруженную борьбу против врагов своей веры, следует искать в правлении Канишки, который сохранив императорскую власть, получил буддийское посвящение и стал защитником веры. Появление учения об оправдании верой позволило воинам-буддистам участвовать в сражениях, а сам буддизм «не переставая быть учением о милосердии, приобретал черты воинствующей церкви»⁴⁰. За примером образа монаха-воина А. Н. Зелинский отсылает к работе своего учителя (изданной в Лондоне в 1933 г. - Roerich G. Trails to Inmost Asia), проявлявшего особый интерес к истории и легенде воинственного Джеламы.

Вслед за Ю. Н. Рерихом, ссылаясь на его рукопись «История Средней Азии», А. Н. Зелинский точкой доктринального поворота в буддизме считает собор Канишки, созванный в Кашмире ок. 100 г. н. э., поставивший вопрос о природе Будды и породившей буддийскую схизму: «По своим историческим последствиям и характеру разбираемых проблем Кашмирский собор Канишки можно сопоставить лишь с Никейским собором Константина Великого (равно как и роль обоих монархов в историческом становлении двух религиозных систем)»⁴¹. Существование тесной связи кушан и собора Канишки именно с деятельностью Махаяны ученик Ю. Н. Рериха отстаивал на обсуждении докладов в полемике с Г. М. Бонгард-Левиным.

Именно ученики Ю. Н. Рериха А. Н. Зелинский и Ш. Бира в ходе конференции выдвинули проблему священства и царства применительно к Кушанской империи. «Связь кушан с Махаяной была связью двух взаимозависимых систем <...> махаянисты нуждались в сильной руке государства не только для борьбы со своими идейными противниками в лоне самого буддизма, но и для противодействия всем чуждым ему религиозным культам кушанского царства»⁴². Что, впрочем, не мешало кушанам становиться адептами зороастризма.

Кушанский союз алтаря и трона находит аналогию в «симфонии властей» византийской политической теории. Как выяснилось, буддийская политическая традиция «двух принципов», отразившая теснейшую взаимосвязь экстерриториальной системы Махаяны и царской власти, была возрождена через века после распада Кушанской империи, в Монголии при хагане Хубилае и «сохранялась среди монголов вплоть до недавнего времени»⁴³. Ш. Бира характеризует государственный буддизм периода империи Хубилая как опыт использования прежней традиции в совершенно иных исторических условиях.

А. Н. Зелинский обращает внимание на то, что основа махаянического буддизма - учение Праджняпарамиты (первым покровителем которого был Канишка, а первым экзегетом - Нагарджуна) обнаруживает множество смысловых перекличек и совпадений с положениями софиологической литературы, возникшей в средиземноморском регионе, в зоне контактов александрийкого гнозиса, христианства и неоплатонизма.

Участник конференций «Эраноса» Дж. Туччи рассматривал буддизм и гностицизм в компаративистском ключе. «Софией буддистов» называл Праджняпарамиту Р. Груссэ. К. Юнга София интересовала, прежде всего, с точки зрения архетипа Великой Матери. «Выступая в роли «Матери всех будд», Праджняпарамита сочетает в себе одновременно идею божественной мудрости, девства и материнства. В этой трактовке она действительно приближается к представлению о Софии у некоторых гностических и раннехристианских мыслителей»⁴⁴.

В русской историко-богословской литературе еще профессор Киевской Духовной академии М. Э. Поснов в труде 1917 г. «Гностицизм II века и победа христианской церкви над ним», обращаясь к теме происхождения гностицизма, цитирует К. В. Кинга: «Семена гнозиса были оригинально индийского происхождения, занесенные столь далеко на запад благодаря буддийскому движению»⁴⁵. При этом М. Э. Поснов не исключает культурного посредничества зороастризма. В отечественном востоковедении гностико-буддийские параллели связаны, прежде всего, с именами Я. И. Шмидта и Ф. И. Щербатского, полагавшего, что учение Праджняпарамиты является источником учения христианских гностиков о Софии. Продолжая эту традицию, Ю. Н. Рерих намечает отдельную линию влияния буддизма на Западную цивилизацию: «Третий поток нес его (буддизма) послание странам Ближнего Востока и средиземноморского бассейна, где он пришел в соприкосновение с культурной элитой древнего мира и где его влияние можно проследить в гностических учениях»⁴⁶.

Заметим, в этой связи, что в год, когда начала разворачиваться программа ЮНЕСКО по изучению цивилизаций Центральной Азии - 1966 г. - в Мессине состоялся Международный коллоквиум по проблемам генезиса гностицизма, в ходе которого данное явление II-III вв. было определено как оппозиционное по отношению к сформировавшейся церковной традиции христианства и отделено от гнозиса как эзотерического знания вообще⁴⁷. Ключевой фигурой, всеми противоречиями своего учения размечающей, и в то же время, стирающей границу между церковью и гностической оппозицией, является Ориген. «В системе Оригена, нецерковной в значительной дозе своих предположений, мы имеем самый полный славный образец христианского гнозиса на церковной почве»⁴⁸.

Для Рерихов имя и деятельность Оригена имели особый смысл: «Зная заветы Иисуса, он болел, видя невнимание толпы. Зная таинства древних мистерий, он болел, видя непонимание Источника. Зная простоту Учения Иисуса, он болел, видя создание церквей»⁴⁹. При Обществе им. Рериха еще в 30-е гг. была создана Ассоциация Оригена. Обращаясь к ее участникам, Н. К. Рерих прямо связал миссию Ассоциации, на базе изучения трудов Оригена, с символом и образом Софии: «Изучая творения Оригена, вы найдете в себе стремление к тем же основам - «де принципии». Светоносная высокая логичность автора передаст вам через все века то же упорство, откровенность, мужество, прозорливость. Короче говоря, вы воспламенитесь для ваших лучших работ и творений. <.. .> Он провидел творчество Всемогущего. Среди почитаемых древних икон имеется образ глубокого значения «Святая София - Премудрость Божия». В часы вашего высшего вдохновения эта Мудрость шепнет вам: «Творите неутомимо, знайте, как давать. Только в даянии мы получаем!» На огненном коне, в сверкании пламенеющих крыльев представлена несущаяся в Пространстве Святая София, Мудрость Всевышнего. <...> во имя всепроникающего духовного Ока, я приветствую вас, которые собрались вокруг вечно живущего Имени Оригена»⁵⁰.

 

Ученик Ю. Н. Рериха А. Н. Зелинский в докладе «Кушаны и Махаяна» констатирует теологическую близость основоположников Махаяны и круга александрийских мыслителей, а также, проводит аналогии между положением учения Оригена о Софии как чистом зеркале действия Божия и зеркальными аспектами Праджняпарамиты⁵¹. Темпоральная сторона софийной семантики нашла отражение в образе Божественной Софии-Премудрости, летящей над всем миром в очерке Н. К. Рериха о грядущем будде - Майтрейе и наступлении Новой эры.

Установление смысловых соответствий между Праджней / Праджняпарамитой буддистов и Софией-Премудростью гностиков и христиан подвергаются существенной корректировке, как только в обсуждение оказываются включены авраамические коннотации темы способов и форм божественного присутствия в мире: Шехина в традиции иудаизма и Сакина в исламе⁵². Расширение софийного горизонта за счет иудаизма и ислама тем более плодотворно в свете реактуализации всего комплекса авраамической семантики в масонской мифологике Храма.

Следует учитывать, что Праджня как женское соответствие будд и бодхисаттв играет одну из ключевых ролей в теории и практике Ваджраяны, системы тантрического буддизма, которую Ю. Н. Рерих определял как «сокровенное учение, понимаемое средневековыми буддистами как третья, основная разновидность буддизма наряду с Махаяной и Хинаяной»⁵³, и изучению которой он уделял огромное внимание. Цитадель буддизма Ваджраяны - Тибет - Ю. Н. Рерих сравнивал с закрытой кладовой древнего замка, где хранятся сокровища прошлого. Исключительность Тибета определялась тем, что он в неизменном виде сохранил древние традиции Китая, Индии, Монголии и Средней Азии, трансформировавшиеся в самих этих странах, благодаря их контактам с Западом.

Ядром исследования ваджраянистского буддизма становится у Ю. Н. Рериха всестороннее изучение доктрины Калачакры, «Колеса Времени», происхождение которой традиция связывает с Шамбалой. Уже в лекции 1929 г. «Тибет - страна снегов», подготовленной в «Урусвати», Ю. Н. Рерих обращает внимание на роль тибетского монастыря Ташилунпо в распространении Калачакры: «Одна из монашеских школ в монастыри Ташилунпо была отведена изучению Калачакры, и долгое время это было главное место ее изучения. <. > В своем будущем воплощении Его Святейшество (Таши-лама) переродится как Ригден Дакпо, будущий правитель Шамбалы, которому предназначено покорить носителей зла и установить царство Майтрейи, будды будущего. Учение Шамбалы - это тайное учение Тибета и Монголии, а Его Святейшество Таши-лама рассматривается как главный истолкователь учения в этом мире. <. > Шамбала рассматривается не только как обитель скрытого буддийского учения, это ведущий принцип грядущей кальпы, космической эры»⁵⁴. В 1932 г. Ю. Н. Рерих, в журнал, название которого образует «говорящую» аббревиатуру JUHRI (Journal of Urusvati Himalayan Research Institute of Roerich Museum), помещает свою работу, закладывающую основы нового направления научного изучения буддийской эзотерики⁵⁵. В публикации подробно описывается возникновение и распространение учения «Колеса Времени», Калачакры, утверждающего 60-ти летний календарный цикл, отсчитываемый от 1027 г., года введения «Калачакра-тантры» в Тибете. Калачакра содержит микро-и макрокосмологию, и является астрономической и астрологической системой, родственной индийской системе калавада и иранской системе зерванизма⁵⁶. С точки зрения культурного контакта, обеспечивающего взаимовлияния доктрин времени, особый узел представляет собой Кашмир, выходцами из которого были многие адепты Калачакры.

Ю. Н. Рерих являлся переводчиком «Великого комментария» Кайдуба Гэлэг-пэльсана (XV в.), на котором основаны многочисленные трактаты по Калачакре. Также, на английский язык Ю. Н. Рерих перевел историческое сочинение «Голубые анналы» Гойлоцзавы Шоннупэля (XV в.), где целый раздел посвящен истории Калачакры⁵⁷. Вслед за Ю. Н. Рерихом к изучению Калачакры и Шамбалы обращались его последователи⁵⁸.

 

Занимаясь специально вопросами хронологии Азии, Ю. Н. Рерих анализировал хронологию монгольского ученого ламы Сумба-Хамбо (XVIII в.), сочинение которого «Пагсам-чжонсан» Дж. Туччи характеризовал как сумму всей тибетской исторической традиции, в которой соединены мифы, политические события и религиозные доктрины. Сумба-Хамбо дал сводные хронологические таблицы исторических событий Тибета, Китая и Монголии, которые синхронизированы с восшествиями на престол императоров Шамбалы, рассматривающейся им как реальная страна.

К проблеме локализации исторической Шамбалы возвращается в своих воспоминаниях ученик Ю. Н. Рериха монгольский историк, академик Монгольской академии наук Шагдарын Бира: «Но в конце концов мы решили заниматься текстами Сумбо-хамбы. Юрий Николаевич сказал: «Вы будете дома сличать, читать и английский и тибетский, а вместе мы будем заниматься текстом Сумбо-хамбы». <...> Рерихи во время своей экспедиции собирали легенды о Шамбале, мне рассказывал об этом Юрий Николаевич. Тибетцы, говорил он, считали, что эра Шамбалы уже наступила. <...> Буддисты приняли начало XX века как наступление эры Шамбалы. Это очень интересно, говорил Юрий Николаевич, это мечта людей, которую они вынашивали веками. В Монголии наступление Шамбалы связывали с приходом монгольской революции. Причем, по-моему, Рерихи действительно так и трактовали эту легенду. <...> От русских калмыков Сумбо-хамба получал сведения о России, о Европе и т. д.»⁵⁹.

Сведения о государстве Шамбала по тибетским источникам содержатся в фундаментальном труде Дж. Туччи «Тибетская живопись в свитках»⁶⁰, высоко оцененном Ю. Н. Рерихом⁶¹.

Реализация того или иного проекта объединения Востока неизбежно разворачивается в историческом времени и представляет собой порядок решения таймированных проблем, тогда как культурный субстрат, служащий базой объединения, сам является носителем определенной доктрины времени и может действовать как исторический и метаисторический субъект. Обсуждение пространственно-временных параметров культурных проектов паназиатского масштаба могло бы оказаться продуктивным при широком участии философов и культурологов, как это состоялось в случае осмысления европейского проекта времени (на базе Российского института культурологии), с открытой возможностью признания, что «Время <...> не проблема, а сверхпроблема - тайна»⁶².

Проблема пространственной и географической локализации Шамбалы тесно увязана с проблемой реализации Шамбалы как принципа во времени, чему соответствует образ финальной битвы и финального объединения народов. Ю. Н. Рерих освещает этот аспект на основе научного охвата не только письменных источников, но широкого спектра предания (пророчества, песни, намтары, легенды): «Западный наблюдатель может поверить в важность этого имени или отнести обильную литературу о Шамбале и все еще широкую устную традицию к фольклору или народной мифологии, но те, кто изучал живые формы буддизма, знают необыкновенную силу, какой обладает это имя среди масс буддистов высокогорной Азии. В ходе истории оно не только вдохновляло религиозные движения, но даже двигало армии, чьим воинственным кличем было имя Шамбалы. В наши дни монгольская кавалерия Сухэ-Батора, освободившая Монголию от войск китайского генерала Сю, сочинила собственный марш, который до сих пор поют монгольские войска. Песня начиналась словами <...> «Война северной Шамбалы», она призывала воинов Монголии поднятья на священную войну за освобождение страны от врагов-угнетателей: «Пусть все мы умрем в этой войне и переродимся воинами Шамбалыйн-хана» (т. е. царя Шамбалы), - поется в песне»⁶³.

 

Видный современный исследователь и популяризатор Калачакры, профессор Гарварда, переводчик Далай-ламы Александр Берзин в книге «Принятие посвящения Калачакры» поясняет уровни понимания финальной войны со с сылкой на комментатора XV в. Кайдуб Гэлэг-пэльсана, переводами которого занимался Ю. Н. Рерих: «Кэдуб-чже предостерег, что не надо рассматривать эти войны только на символическом уровне, и просил помнить, что они относятся также и к историческим событиям. Внешний, внутренний и изменяющий круговорот времени равно реальный. Самый близкий пример в Западной культуре - история об исходе в Ветхом завете. В мистической традиции иудаизма исход символизирует духовный путь. Рожденные в рабстве заблуждения, мы сначала должны освободить себя от наиболее грубых цепей и затем брести по пустыне дальнейшей духовной практики, пока не найдем землю обетованную. Этот символизм основан на исторических событиях, и его применение в качестве аналогии не ставит под вопрос тот факт, что событие действительно происходило. То же самое верно и относительно предреченной войны будущих времен»⁶⁴.

Если на уровне достижения духовных целей Шамбала - это состояние сознания, достигаемое в медитации, то на уровне объяснения исторических циклов вторжений, она, по А. Берзину, - северный Афганистан. Во внешнем, историческом плане речь идет об объединении народов на платформе этической солидарности перед лицом угрозы вторжения варваров. Циклы внешних вторжений подлежат астрологическому расчету. «Если мы проверим мировую историю, то вторжения варварских сил, враждебных к духовной свободе, действительно, кажутся цикличными. Хотя в литературе Калачакры описывается много черт варваров, дающих основание предположить, что речь идет о мусульманах - например, что их традиция была основана в Мекке, имеет центр в Багдаде, мужчины обрезаются, а женщины носят вуали, затем, специальные религиозные методы для убоя скота и т. д., - тем не менее, представляется, что это не относится к исламу в целом»⁶⁵. Если в т. н. внутренней Калачакре речь идет о внутренней борьбе с омрачением и заблуждениями, то в т. н. внешней Калачакре проблема идентификации варваров (санскр. млеччха) остается. А. Берзин полагает, что варварам «Калачакра-тантры» соответствуют некие синкретические религиозные группы II пол. VIII - нач. IX вв., действовавшие на территории Аббасидского халифата и сочетавшие в своем учении множество доктрин на базе манихейства. Если, как можно предположить, имеются ввиду т. н. хуррамиты, то данное положение вновь возвращает к вопросам генеалогии маздакитского движения, затронутым Ю. Н. Рерихом.

Намеченные Ю. Н. Рерихом направления исследований исторических, культурных контактов Востока и Запада, заданный ракурс изучения религиозных субстратов получили разработку в рамках сформированной им в СССР научной школы. Масштаб научной и культурной деятельности Ю. Н. Рериха позволяет науке выходить к тем областям, где многогранные исторические, политические, культурные процессы, переплетаясь, предстают как в экзотерическом, так и в эзотерическом аспектах.

 

         

Примечания

1 Алексеев В. М. Востоковедение как наука // Алексеев В. М. Наука о Востоке: ст. и док. М., 1982. С. 191.

2 Тонкие коннотации «концептуализации» учитывал Ю. М. Лотман: «Концепции - товар скоропортящийся» (Ревзин Г. И. Рец. на кн. Ю. М. Лотмана «Культура и взрыв». М., 1992 // Вопр. искусствознания. 1993. № 1. С. 213.

3 Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 216.

4 О прямых контактах между рериховскими организациями и евразийскими кружками см.: Ключников С. Ю. Философское наследие Рерихов и евразийство // Ю. Н. Рерих: материалы юбил. конф. М., 1994. С. 69-74. Непредвзятый анализ всего спектра соотношений рериховского и евразийского движений, с учетом глубинной мотивации попыток формировать и корректировать направление основного русла евразийства, вероятно, дело будущего. С этой точки зрения особый интерес в наследии Ю. Н. Рериха представляет цикл его лекций, подготовленный в 1934 г. к чтению на юридическом факультете в Харбине, в среде русской эмиграции: «Средняя Азия - колыбель великих кочевых империй древности» (Рерих Ю. Н. Великие кочевые империи Средней Азии // Вестн. Ариаварты. 2002. № 2 (3)).

5 Рерих Ю. Н. Расцвет ориентализма // Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия: ст., лекции, пер. Самара, 1999. С. 18.

6 Там же. С. 14-15.

7 Там же. С. 14. В следующем, 1924 г., во Франции (откуда в это время Ю. Н. Рерих отправляется в Индию) выходит программная работа Рене Генона «Восток и Запад», где перед потенциально новой элитой ставится задача восстановления западной традиции с помощью Востока (см.: Генон Р. Восток и Запад. М., 2005).

8 Рерих Ю. Н. Культурное единство Азии // Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия: ст., лекции, пер. Самара, 1999. С. 27.

9 «Не будем думать, что мышление о всепонимании, о единении свойственно лишь новаторам, потрясающим догмы <...> Через мост придет Мессия. Каббалисты знают этот объединяющий символ. На белом коне Всадник Великий, и комета как меч света в деснице Его. Говорит знатный абиссинец: «И у нас есть старинная легенда. Когда Спаситель Мира придет, Он пройдет по каменному мосту <...> Разве случайно пришествие Мессии должно произойти через мост? Какой же символ ближе всего мысли о единении, о воссоединении? Уже не по-восточному сидит Майтрейя, но по-западному, со спущенными ногами, готовый к пришествию. «Время сокращено есть». «Воистину не было еще времени, сокращеннее нашего!» - «Сгущено время», «Коротко время», «Узко время» - на разных языках восклицают народы, трепеща от предчувствия, собирая вокруг чаяния своего лучшие символы» (Рерих Н. К. Майтрейя: легенды // Рерих Н. К. Твердыня пламенная. Рига, 1991. С. 193).

10 Артановский С. Н. На перекрестке идей и цивилизаций. СПб., 1994. С. 8.

11 Там же. С. 46.

12 Рерих Ю. Н. Вершина современной науки // Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия: ст., лекции, пер. Самара, 1999. С. 201.

13 Там же. С. 200.

14 «Не забудем, что долина Кулу, собравшая в себе все величественные имена человечества от Ману, Будды, Арджуны, всех героев Пандавов, Виасы, Гессар-Хана, является исключительною местностью, научная ценность которой еще только начинает выявляться» (Рерих Н. К. Урусвати: обращение Президента-Основателя по случаю трехлетия Гимал. ин-та науч. исслед. // Рерих Н. К. Твердыня пламенная. Рига, 1991. С. 211.

15 Из писем Е. И. Рерих С. Н. Рериху (1952-1953 гг.). Орловская И. В. Страницы жизни: по

док. Междунар. Центра Рерихов // Ю. Н. Рерих: материалы юбил. конф. М., 1994. С. 12-13.

16 Пятигорский А. М. Речь на Торжественном заседании, посвященном 100-летию со дня рождения Ю. Н. Рериха // Рериховское наследие: тр. конф. СПб.; Вышний Волочек, 2005. Вып. 2. С. 103-104.

17 Елизаренкова Т. Я. Человек и Ученый // Ю. Н. Рерих: материалы юбил. конф. М., 1994. С. 16.

18 Рудзите И. Р. Жизнь Ю. Н. Рериха - путь труда на Общее Благо // Ю. Н. Рерих: материалы юбил. конф. М., 1994. С. 43-44.

19 «Члены-корреспонденты Института находятся как в Америке, Европе, так и в Африке и Азии, при этом многие университеты и научные учреждения выразили желание кооперировать как собраниями, так и печатными трудами. Карнеги Фаундешэн сделала щедрое пожертвование библиотеке Института, целый ряд издательств выразил желание обмениваться изданиями» (Рерих Н. К. Урусвати // Рерих Н. К. Твердыня пламенная. Рига, 1991. С. 213).

20 Туччи Дж. Сотрудничество с Востоком: выступ. на конф., проходившей в Итало-Швейцарской Ассоциации по культуре. 14 марта 1958 г. Публикация Ю. Ю. Будниковой (Будникова Ю. Ю. Джузеппе Туччи и Юрий Рерих. Приложение 1 // Рериховское наследие: тр. конф. СПб., 2007. Вып. 3, ч. 1. С. 370).

21 Там же. С. 371.

22 «Один из ваших священников однажды спросил меня: „Не есть ли Каббала и Шамбала части одного и того же Учения?". Он спросил: „Не был ли великий Моисей посвященным того же самого Учения и последователем его законов?". Мы можем утверждать лишь одно: каждое Учение Истины, каждое Учение о высоких принципах жизни исходит из одного и того же Источника» (Рерих Н. К. Шамбала сияющая // Рерих Н. К. Шамбала. СПб., 2012. С. 242-243).

23 Торчинов Е. А. Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника. СПб., 1997. С. 325.

24 Там же. С. 300.

25 Там же. С. 299.

26 Рерих Ю. Н. Культурное единство Азии. С. 20.

27 Там же.

28 Там же.

29 Рокотова Н. Основы буддизма. Новосибирск, 2001. С. 45.

30 Рерих Ю. Н. Индология в России // Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия. Самара, 1999. С. 191.

31 «Наши представители посетили Маркса в Лондоне и Ленина в Швейцарии. Явно было произнесено имя Шамбала. Разновременно, но одинаково оба вождя спросили: „Какие признаки времени Шамбалы?". Отвечено было: „Век Истины и мировой общины". Оба вождя одинаково сказали: „Пусть скорее наступит Шамбала"» (Учение Живой Этики. Община. Урга, 1927; То же. М., 2004. С. 198-199).

32 Историю хилиастических учений в сугубо негативном ключе, в свое время, пытался представить И. Р. Шафаревич в кн. «Социализм как явление мировой истории» (YMCA-Press, 1977), отвечая на запросы определенной части диссидентского движения в СССР.

33 Рерих Ю. Н. Вершина современной науки. С. 200.

34 Рерих Ю. Н. Культурное единство Азии. С. 21.

35 Там же. С. 24.

36 Там же. С. 21.

37 Тамазишвили А. О. Деятельность Ю. Н. Рериха в Институте востоковедения // Ю. Н. Рерих: материалы юбил. конф. М., 1994. С. 60-51.

38 Показательно, что статью об учителе А. Н. Зелинский назвал «Геософия русско-евразийского пространства» (Рериховское наследие: тр. конф. СПб.; Вышний Волочек, 2005. Вып. 2. С. 187-199).

39 Зелинский А. Н. Кушаны и Махаяна // Труды Международной конференции по истории, археологии и культуры Центральной Азии в кушанскую эпоху. Душанбе, 27 сентября - 6 октября 1968 г. // Центральная Азия в кушанскую эпоху. М., 1975. Т. 2. С. 223.

40 Там же. С. 225.

41 Там же. С. 227.

42 Там же. С. 231.

43 Бира Ш. Кушаны в монгольской традиции // Центральная Азия в кушанскаую эпоху. М., 1975. Т. 2. С. 163.

44 Зелинский А. Н. Кушаны и Махаяна. С. 228-229..

45 Цит. по: Поснов М. Э. Гностицизм II века и победа христианской церкви над ним. Киев, 1917. С. 548.

46 Рерих Ю. Н. Культурное единство Азии. С. 20.

47 The Origins of Gnosticism. Le origini dello gnosticismo, Colloguio di Messina 13-18 Apr. 1966: Testi e discussioni publicati a cura di U. Bianchi. Leiden, 1967.

48 Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви: в 8 т. Репринт. изд. 1907 г. М., 1994. Т. 2. С. 347.

49 Рерих Е. И. Из писем об Оригене. Ориген. О началах. Самара, 1993. С. 307.

50 Рерих Н. К. Адамант // Рерих Н. К. Держава света. Священный дозор. Рига, 1992. С. 134.

51 Зелинский А. Н. Кушаны и Махаяна. С. 226, 228.

52 См. напр.: Торчинов Е. А. Религии мира. Опыт запредельного. Трансперсональные состояния и психотехника. СПб., 1997. С. 318-322; Шукуров Ш. М. Образ храма. М., 2002.

53 Рерих Ю. Н. Тибетско-русско-английский словарь с санскритскими параллелями. М., 1984. Вып. 2. С. 265.

54 Рерих Ю. Н. Тибет - страна снегов // Рерих Ю. Н. Тибет и Центральная Азия: ст., лекции, пер. Самара, 1999. С. 277-278.

55 Roerich G. H. Studies in the Kalacakra // JUHRI. 1932. Vol. 2.

56 Ср.: «Сам первый Будда в его собственном положении вечного покоя соответствует „безпредельному времени" Зороастра и„Вифосу" Валентина» (Цит. по: Поснов М. Э. Гностицизм II века и победа христианской церкви над ним. Киев, 1917. С. 548).

57 Гой-лоцава Шоннупэл. Синяя летопись / пер. с тибет. Ю. Н. Рерих, пер. с англ. О. В. Альбедиль и Е. Ю. Харькова. СПб., 2001.

58 Гумилев Л. Н., Кузнецов Б. И. Шамбала в легендах и истории // Азия и Африка. 1968. № 5; Зелинский А. Н. «Колесо Времени» в циклической хронологии Азии // Народы Азии и Африки. 1975. № 2; То же на англ. яз.: The «Wheel of Time» in the cycle chronology of Asia // Tibetan Journal. 1983. № 37. Dharmsala; Дамдинсурэн Ц. Несколько слов о Калачакре // Studica Mongolica. Ulan-Bator, 1978. Vol. 5 (13), Fasc. 8.

59 Профессор Шагдарын Бира: «Мы с первого дня полюбили друг друга» (Воспоминания об учителе Ю. Н. Рерихе // Вестн. Ариаварты. 2002. № 1 (2). С. 25-26, 28).

60 Tucci G. Tibetan Painted Scrolls. Rome, 1949. Vol. 1-2.

61 В 1948 г. в Риме Дж. Туччи разоблачил псевдотибетского учителя Ом Черензи Линда, основателя сети «Центров Бодхи» и «Всемирного Духовного Союза», претендовавшего на имя Махатмы Кут Хуми. См. напр.: Жерсон В. Нацизм - тайное общество. М., 1998. С. 198-206.

62 Визгин В. П. Эстетический материализм Ж. Деррида и проблема времени. Судьба европейского проекта времени. М., 2009. С. 349.

63 Рерих Ю. Н. Тибет - страна снегов. С. 278.

64 Берзин А. Принятие посвящения Калачакры. СПб., 2002. С. 69-70.

65 Там же. С. 64.

Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры.   ВОСТОКОВЕДЕНИЕ И ИДЕИ НАСЛЕДИЯ СЕМЬИ РЕРИХОВ 2014

КиберЛенинка: https://cyberleninka.ru/article/n/k-probleme-kulturnogo-edinstva-azii-nekotorye-aspekty-naslediya-yu-n-reriha

 

Санкт-Петербургский государственный университет, здание Двенадцати коллегий, Петровский зал, девятое октября 2002 г.

 

Господин председатель, уважаемые коллеги, дамы и господа!

Прежде всего, я хочу вас предупредить, что моё выступление не просто личное, но и крайне субъективное. Я буду говорить о Юрии Николаевиче так, как я и мои молодые тогда коллеги его видели и слышали (к сожалению, это мало продолжалось), и как мы его полюбили.

Поэтому ни о каких юбилейных вещах - о его значении в науке, о его связях с учёными, о его значении в культуре - здесь не будет ни слова, иначе я не сразу хочу начать с того, что важнее всего для меня самого, что было и остаётся самым важным в Юрии Николаевиче. Потому что, понимаете, существует такая стандартная поляризация, когда о ком-то говорят: он был такой-то учёный - объективный аспект, и такой-то человек - субъективный аспект. Вот этого разграничения здесь не может быть. С первого момента, когда мы увидели его в нашей комнате, - мы всё-таки получили комнату, хотя мало на это рассчитывали, и только благодаря тому, что нашим начальником был назначен Юрий Николаевич, - вот с этого момента это различие для нас не существовало. Что существовало? То, что нам тогда было нужнее всего: для нас и для меня лично Юрий Николаевич был, если хотите (и это без всякого пафоса), буддизмом в Институте востоковедения Академии наук. Не представлением о буддизме, не библиографией, не монографией, не диссертацией, не профессорством - он был тем, чего мы до него не видели, уже прочтя довольно много книг и бездну статей по буддизму, - он сам по себе был каким-то буддистским, буддистическим образцом. И вот это было для нас самым главным.

 

Теперь немного из контекста, простите, без этого трудно. Я помню, как где-то в конце 1956 г. ко мне подошёл заведующий отделом и сказал: «Рерих едет». Я говорю: «Какой Рерих?». Ни мои друзья, ни я ни малейшего представления не имели какой. Я пожал плечами, вспомнив о его батюшке. «А вот, сын самого Рериха, Николая Константиновича. Он, по-видимому, будет заведовать сектором»,— сказал мой главный начальник. В комнате присутствовало несколько человек, и мы сразу увидели по лицу этого начальника, что он этого не одобряет. Этого в институте не одобрял никто. Это считалось одной из выходок покойного Никиты Сергеевича Хрущёва. (Хрущёв-то был, с вашего любезного разрешения, ещё и эксцентрик). Взял и привёз Рериха сюда. Пределом этого, конечно, было, когда, нисколько не стесняясь окружающих, в буфете, к кому-то обращаясь, первый заместитель директора нашего института (не буду называть фамилии только потому, что противно) сказал: «Вот вам ещё одна странность: мы только разворачиваем работу в нужном направлении, и вот- Рериха сюда везут». Разумеется, я немедленно передал это моим друзьям, которые пришли, конечно, в полный восторг. То есть, мы с самого начала, и надо сказать, очень эгоистически, решили: Рерих едет к нам, а они - эти самые псы вокруг нас. Понимаете, это тоже ведь было дурно, мы тогда этого не знали. Потому что мы уже жили в презрении ко всем, кто нами руководил. И вот, слава Богу, теперь нормальный человек, нормальный учёный едет.

Я всё-таки должен сделать маленькое отступление, с разрешения председателя. В нашем институте была бездна талантливых людей, прекрасных учёных, одарённых востоковедов, может быть, я немножко перебираю, не бездна, но было, у кого поучиться. Но среди них не было личностей, почти не было. Всю свою личностность они уже давным-давно к этому времени уступили тем, кто ими, и нами, и мною правил. И мы рассчитывали на Юрия Николаевича: вот, приезжает личность.

И вы знаете, он нас удивил с самого начала. Этого я не могу не рассказать. Говорят, он был человеком из Другого мира. Ничего подобного. Я думаю, что в любом мире, и у нас, и на Западе - в равной мере - Юрий Николаевич был человеком особым. И эта особость его проявилась с первого момента. А как вы знаете, в истории России «с первого момента» фактически означает «с первого скандала», потому что других интересных моментов не было. Итак, первый эпизод. Была создана комиссия по изданию новой серии. Собственно, это было продолжение «Библиотеки Буддики». Комиссия, конечно, состояла из людей, которые не имели никакого представления ни о чём. Им пришлось пригласить и Юрия Николаевича. Надо сказать, что всё, что эти люди делали в отношении Юрия Николаевича, им приходилось делать, они делали это против своей воли. И Юрий Николаевич этого не мог не чувствовать, но никоим образом никогда не показывал, и не потому, что он себя заставлял, а потому что в этом была его особость. Особость его исключительной, я бы сказал, буддийской личности.

 

Мы, естественно, всё знали о первом заседании этой комиссии, подготовительном, где руководителем был наш парторг отдела. Набросились мы на Юрия Николаевича и говорим: «Ну вот, этот бандит, разбойник с большой дороги, гэбэшник, человек поздних тридцатых...». Юрий Николаевич мягко-мягко пожал плечами и сказал: «Но вы ведь прекрасно помните буддийские тексты. Этот человек - такой же поток сознания, с такой же кармической отягчённостью, каковыми являетесь вы». Только я это сейчас говорю темпераментно, а он говорил тихо-тихо. Мы говорим опять: «Но нельзя же, ну бандит». - «О, что вы, Иван Сергеевич - я с ним недавно беседовал - по-моему, он человек духовно вполне перспективный. Если, конечно, с ним работать». Понимаете, для нас же тогда это всё было полнейшим абсурдом. Мы думали, ну что с человеком делать, ну ничего же не видит вокруг себя. Только постепенно мы стали понимать, что это мы ничего не видели, что это мы делили всех людей на честных и негодяев, на воров и обкрадываемых. Только позднее я осознал: мы все читали буддийские тексты и ничего не воспринимали. А что мы должны были воспринимать? Только одно, и это потом Юрий Николаевич стал говорить нам совершенно чётко и открыто: «Это же о вас говорится. Вот вам не нравится этот мир, но вы же и есть этот мир. Значит, надо обо всём думать и говорить только в смысле своего собственного сознания. Вы же это и есть». И вы знаете, у нас на глазах он это стал применять на практике.

Как он говорил с высшим начальством! Он говорил с ними, с самыми отпетыми людьми, так, будто это были джентльмены высшего полёта. С этим связан второй эпизод, комичный. Был у нас один аспирант, полный недотёпа, который никогда не знал, что сказать, когда сказать, кому сказать. В довершение всех бед ещё и еврей, с такой еврейской физиономией - просто плакат для антисемита. Он держал экзамены в аспирантуру. А у нас же была своя разведка, вы понимаете, и нам донесли, что начальник отдела кадров, Александр Иванович, бывший лагерный надзиратель, уже заранее решил его завалить. И мы побежали к Юрию Николаевичу. «Юрий Николаевич, надо Борю спасать. Его этот антисемит хочет завалить в аспирантуру». - «Кто? Александр Иванович?». Мы говорим: «Да». - «Ну что вы, он добрейший человек, он мухи не обидит». Взял и пошёл к Александру Ивановичу. Уже спустя много лет Александр Иванович, бывший надзиратель, говорил нам: «Вот вы как ко мне относились? А Юрий Николаевич пришёл, и я вдруг почувствовал себя настоящим человеком, так он со мной говорил». И что вы думаете? Был небольшой скандал на экзаменах, но Боря прошёл. Естественно, мы скоро забыли об этом, жизнь неслась своим потоком. Но знаете, эта манера! Эта манера человека, живущего в сознании и учащего молодых людей жить в сознании, а не жить в этих пошлых, как бы сейчас сказали лингвисты, оппозициях, которые разрушают сознание, которые губят сознание, которые не дают сознанию развиваться, потому что в итоге ведь всегда получается, что я прав, а тот, кого я не люблю, не прав, что я хороший, а кто-то - дурной, что я благородный человек, а кто-то - сволочь. Это его обращение с людьми - я никогда не скажу здесь вульгарного слова как с равными - как с сознаниями, потому что ни одно сознание не может быть равным другому! Каждое сознание есть сознание само в себе. Это был первый урок.

 Поэтому здесь не годится ни линия личного превосходства над другими людьми, ни столь же бездарная линия выдуманного равенства, которого нет, потому что есть в каждом отдельном случае уникальность сознания, уникальность индивидуального сознания. Оно не может быть равно другому. Оно всегда есть абсолютное и особенное, со своим кармическим грузом, со своими потенциями, со своими взлётами и провалами. Я увидел, как это постепенно входило не только в нас, но и во всех этих людей. Сначала, разумеется, мы считали, что это тоже буддизм, но с какой-то очень сильной примесью джентльменской эксцентричности. Потому что, я должен сказать, Юрий Николаевич был абсолютный джентльмен. Я не могу при этом не вспомнить, как определял джентльмена основатель дендизма Джордж Брамэл. Он говорил: «Настоящий джентльмен - это тот, с которым всем приятно. С ним приятно его генералу, если он офицер, с ним приятно его солдату, с ним приятно его кучеру, с ним приятно его парикмахеру, с ним приятно его королю». Юрий Николаевич как раз распространял вокруг себя атмосферу приятности, приятности в буквальном смысле этого слова, на санскрите - приета - почти то же самое слово со слегка другим семантическим оттенком. И вот эта приета, это стало проникать в нас.

Между тем положение становилось всё хуже, начались более или менее прямые нападки на научную линию Юрия Николаевича, и назревал новый скандал в дирекции и в парторганизации. Мы опять атаковали Юрия Николаевича в его кабинете и спрашиваем: «Что делать?». Вы понимаете, что мы были, в общем-то, глупыми поклонниками, которые пытались войти в суть этой его реальной и актуальной буддистичности. И я помню, он сказал: «Что делать? По-моему, всё в порядке. Учить тибетский». - «Как "учить тибетский", когда такое происходит?!»- «А какое имеет отношение ваше решение учить тибетский к тому, что происходит? Ведь этим вы себя немедленно ставите в зависимость от того, что происходит». И действительно, это так и было. А потом он ещё раз улыбнулся, и, взглянув на меня, - я ему всё время жаловался, что мне плохо даётся санскрит - мягко добавил: «И санскрит». А потом уже на выдохе: «И пали». Мы думаем: «Ну, это уже совсем чистая утопия». Тогда покойная ныне Октябрина Фёдоровна Волкова, наша староста, спрашивает: «А как, Юрий Николаевич, Вы с нами будете заниматься пали?». А он был очень занят, он уже преподавал тибетский и старомонгольский. И тут он говорит: «Блестящая идея! Здесь же профессор пали - посол Цейлона в Москве, господин Малаласекера, он вам и будет преподавать пали». Мы, естественно, не поверили - утопия! Он позвонил заместителю министра иностранных дел, и тот сказал, что он не может решить этот вопрос, это вещь беспрецедентная. Почему посол Цейлона (в котором Россия тогда была крайне заинтересована), как вообще с ним можно говорить о подобных вещах? И это надо, как он сказал, провентилировать в ЦК. Юрий Николаевич вернулся в восторге от слова «провентилировать». Нам это тоже доставило удовольствие. А потом он говорит: «Да нет, это можно как-то сократить». Он нам не сказал, как, но в тот же день позвонил Никите Сергеевичу, который обладал уникальной способностью ни в чём не разбираться. - «А чего там такого, - сказал он (Это нам передал Юрий Николаевич), - а чего такого, пусть преподаёт». Мол, ничего страшного с ним не сделается. И что вы думаете? Через две недели является к нам Малаласекера. Директор, конечно, вынужден был его встретить, но в администрации это вызвало возмущение: «Ну кому это нужно? - как они нам это объясняли, - да зачем это!?». Так начались наши занятия с Малаласекерой.

 

Но Юрий Николаевич не успокоился: «А вы знаете, вам как-то надо показываться другим людям». Мы как раз хотели наоборот, без всякого показа, чтобы на нас как можно меньше обращали внимания. Но он говорит: «Нет, вы знаете, как замечательно, завтра юбилей независимости Индии, меня пригласили на приём в Индийское посольство, вы все - со мной. Мне будет приятно, что же это я один пойду, люди скажут, у меня учеников нет». Нас было человек десять. Оказалось, что у нас нет никаких пропусков, какие-то люди из госбезопасности говорили, что это всё не согласовано, но тут кто-то поднимал палец, что означало, что это тот случай, когда... И вот мы стали ходить по этим приёмам, нам было жутко интересно. Я помню, самый замечательный приём был в честь годовщины независимости Цейлона, который устраивал сам посол Малаласекера, а мы уже как бы были его знакомые, он нас лично угощал, мы были польщены бесконечно. Мы вышли из главной комнаты в приёмную покурить, и вдруг вырастают два громилы: «Сюда нельзя». Оказалось, что из банкетной никуда нельзя было выходить, везде стояли огромные мужественные «джентльмены» с руками в карманах. Тут выходит Малаласекера и говорит: «Простите, пожалуйста, я забыл вам сказать...». И Рериху (а с ним они были давнишние друзья): «Я совершенно забыл, что сюда собирался заехать Никита Сергеевич Хрущёв». Вы знаете, плотность телохранителей и охранников уже превзошла всё видимое в сансаре. И я помню, Юрий Николаевич оборачивается ко мне: «Вы когда-нибудь видели Хрущёва?». Я говорю: «Господь с Вами, ну кому он нужен?» - «А вот сейчас увидите. - И добавил, - Вы знаете, милейший человек». Дверь распахивается так, как будто её ударили ногой, и вот является Никита Сергеевич, обнимает Юрия Николаевича, низко кланяется Малаласекере и произносит слова, которые меня тогда удивили: «Вы думаете, что я на банкет пришёл, на ваш национальный праздник? Если бы я на все банкеты в посольства ходил, то меня бы вообще нигде не было. А я пришёл ради вас, потому что я вас уважаю». И махнул рукой, давая всем окружающим понять, что никого он вообще не уважает: ни Цейлон, ни их всех. Его лицо как бы говорило: «Ну чего пялитесь, дураки, я вот к нему пришёл». То есть к Рериху. Мы решили, что нам повезло: посмотреть всё-таки фараона вблизи, да ещё явно не в худшем виде. Но вы знаете, что было самое удивительное? Всё-таки это продолжалось долго, и вдруг по окончании Юрий Николаевич подошёл к нам и говорит: «Был пропущен прошлый урок пали, посол сказал, что сегодня вечером надо позаниматься». - Потому что, если отменять занятие из-за каждого банкета, каждого эпизода государственной деятельности, так ведь никогда пали не выучишь. И вот мы все вместе отправились в двух огромных машинах в институт, где стали заниматься.

Не хочу всё-таки излагать эту картину односторонне. Я думаю, что атмосфера где-то уже в конце 58-го года стала на Юрия Николаевича действовать. И я стал ощущать в нём - нет, ни малейшей раздражительности или нетерпения! - но мы все стали ощущать какую-то его одинокость. Он, попросту говоря, не привык так жить. А как? Очень просто - в сущности, он не привык жить в атмосфере, где что угодно, любой разговор, каждую встречу надо было каким-то особым образом понимать. Это была атмосфера Москвы, Академии наук и нашего института. Всё имело значение. А ведь к этому надо привыкать. Мы-то в этом были рождены. Что кто сказал, как он сказал, каким голосом, как кто улыбнулся и т. д., и т. д. Вот этого Юрий Николаевич постичь не только не мог, но и не желал. Иначе говоря, - опять же с оговоркой, что были люди замечательные, были прекрасные учёные — он попал в атмосферу неявного или явного холопства, зависимости, а это явление, как мы знаем из русской истории, для России не новое. И вот это постепенно стало его тяготить всё больше и больше. Он, видимо, начинал чувствовать свою, если хотите, экзистенциальную одинокость. Потому что мы же были молодые люди, с которыми не была связана его жизнь. Людей, с которыми была связана жизнь его семьи, его круга в Москве практически уже не было. На самом деле, я думаю, он многое понимал, но он не желал отвечать именно в смысле такого рода понимания.

 

Тут замечательным был один вечер, когда мы остались и опять же стали жаловаться на то, что не хватает времени, которое мы, как вы понимаете, беспардонно тратили зря на пьянки, на разговоры, на обсуждения - тратили на молодость... И вот тогда он (всё это продолжалось не больше 40 минут) - тут он явно выступал как Учитель, и я думаю, он уже осознавал эту свою функцию в отношении к нам - тогда он сказал: «Вот мы сейчас читаем Дхаммападу на пали, читаем два тибетских текста... Но мы же знаем, что такова сансара, таков феноменальный мир, таково страдание духа». Ведь что значит для нас всех страдание? Довольно абстрактная вещь, пока не начинаю страдать лично я или близкие мне люди. Юрий Николаевич тогда сказал: «Поймите, это неудобно, это неприятно, но вы постарайтесь видеть другую сторону этого, назовём это вашим страданием». А другая сторона этого такова, что если бы вы в дополнение ко всему ещё и не страдали, так вообще бы, говоря на добром старом русском языке, и не почесались бы тогда! Вы представляете, что если бы у среднего думающего человека всё было в порядке, он бы превратился, очень быстро, в абсолютную свинью. Только то, что его всё время что-то гложет, что-то неприятно, даже, казалось бы, в полной удаче, в счастье, заставляет его начинать думать о себе как носителе своего собственного уникального сознания. И вот это осознание себя как сознания и всего окружающего как сознания, без этого осознания, он нам говорил, никакие храмы, никакие молитвы, никакие ритуалы ничего с тобой не сделают.

Тут я хочу перейти к последнему моменту, который я считаю наиболее важным и наиболее интересным. К буддизму, который он выражал. Ведь тогда была эра обновления религиозных поисков, или, как теперь стали выражаться на пошлейшем псевдонаучном языке, поиск религиозной самоидентификации. Кошмар! Безвкусица. Самое страшное, когда буддизм или любая другая религия нужны человеку вместо чего-то. Например, жизнь не удалась - человек уходит в религию. Православие не нравится - человек стал заниматься буддизмом. Атеизм опостылел - человек идёт в религию. На самом-то деле это и есть профанация любой религии! Любая религия, любая религиозная философия, я бы добавил от себя, не может быть ни для чего-то, ни вместо чего-то. Если она что-то компенсирует для вас - личную неудачу, неустройство, несчастье - то это же не по-настоящему. Любая религиозная концепция - в своей собственной абсолютной позитивности. И вот это, согласитесь, далеко ещё не всеми понимается. Юрий Николаевич говорил, что для того, чтобы осознать себя как сознание, стремящееся к Нирване или хотя бы к познанию каких-то пусть самых далёких путей, к этой Нирване ведущих, или могущих привести, вот для этого необходима упорнейшая работа не против окружения, не против правительства, не против дураков, не против холуев - это каждый может - а против самого себя. Как сказал Будда: единственная война - война с самим собой, единственная победа - победа над самим собой. Мы, конечно, были дураки, но это как-то проникало в нас всё больше, и больше, и больше. Прошли годы, и уже без Юрия Николаевича это продолжало проникать всё сильней и сильней.

 

Мы коснулись также в наших разговорах с Юрием Николаевичем аспекта, который всегда являлся одним из центральных в русской жизни и остаётся им до сих пор. Мы стали спрашивать, а что же культура, ведь без культуры мы погрязнем, без культуры мы же просто...
Я хочу сделать одну оговорку: слово русский я употребляю условно. Если вы серьёзно думаете, что в других странах намного лучше, то это опять же тот же русоцентризм, который всегда считает либо, что в России лучше всего, либо, что в России хуже всего. И то, и другое - нормальный идиотизм среднего человека. В России живут те же сознания, которые не хотят просвещаться, которые не хотят искать путей к просветлению, те же самые, что у бушменов, в Калахари, в Сахаре, в Нью-Йорке. Есть, к сожалению, в русской культуре эта тенденция к самоотделению во что бы то ни стало: нет, у нас не так, надо нас понять. Я бы хотел остановиться на этом важном слове «понять». Юрий Николаевич объяснял нам, что надо вести себя таким образом, чтобы не возбуждать вихри в других сознаниях, чтобы не возбуждать враждебности, ненависти. Потому что это не храбрость, а неразумие. А мы, уже тогда очень сильно склонные к диссидентству, считали это высшей доблестью. Так вот, Юрий Николаевич нам отвечал: «Хорошо, пусть культура, но что значит культура? Если вы будете знать ещё и ещё, ещё и японский язык, и корейский, то это не для того, чтобы быть культурным человеком. Любое восприятие феноменов культуры даёт эффект на сознании, только если оно даёт воспринимающему большую свободу в своей деятельности. Разумеется, одна культура, одни языки, одна литературная эрудиция никакой свободы - ни реальной, ни политической - никогда не даст, но она даст то сознательное отношение к себе и к окружающим, которое на самом-то деле и есть свобода». Поэтому он только слегка удивлялся, никогда себе не позволяя не только что некорректного, но даже слегка критического отношения к людям, которые знали бесконечно меньше его. А мы-то уже были элита, как всегда все ученики уже чувствуют себя элитой, преторианской гвардией, мы этого долго не понимали. И он сказал: «Это надо употреблять прежде всего на самого себя».

И самый последний момент. Дело в том, что мир начала XX века был весь заражён страшной чумой. И не надо называть эту чуму чумой коммунизма или чумой фашизма. Он был заражён чумой политики. Человек с юных лет - будь то в России, Германии, потом это проявилось в Штатах - воспитывался уже как какое-то сверх-политическое животное, при том, и это очень важно, что у него не было политической свободы. А нет ничего страшнее, чем политика без политической свободы. Это то, что душит младенческое сознание ещё в пелёнках. И вот Юрий Николаевич, окружение которого не только в России, но и на Западе было очень сильно политизировано, очень чётко и открыто говорил о том, что политика относится к разряду тех феноменов, которые настолько сложны, что с ними и политик не справится, не говоря уже о тех, для кого политика - вынужденное и навязанное извне занятие. Поймите, говорил он, что чтение буддийских текстов нужно только для одного. Ни в коем случае не для того, чтобы оторваться от современной политической или любой другой действительности (этот эскапизм он абсолютно осуждал). Помните, о чём говорил Будда, по крайней мере, в четырёх палийских сутрах? Индивидуальное сознание на своём пути должно стать островом. То есть, чем-то самодостаточным. Не изолированным, а самодостаточным в своей сознательной активности. Поэтому, как важна культура для независимости в светских делах, так эта работа сознания, она одна, может вам обеспечить хотя бы предварительную островность. Вы не должны презирать политику, просто вы должны понимать, что она не может находиться в фокусе вашего сознания. Для этого необходима какая-то островность вашего сознания, его именно внутренняя, а не внешняя самодостаточность. Всё это нас, тогда совершенно неразумных, как-то воспитывало. И не то, чтобы мы стали намного добрее или умнее или просвещённее, но уже были даны какие-то начала, которые могли потом в жизни каждого индивидуального сознания развиваться от ситуации к ситуации и давать какой-то не внешний, а чисто внутренний эффект, потому что цель такой работы сознания прежде всего - не опираться на внешнее, не опираться на то, что сознанием не является. Так я вижу сейчас Юрия Николаевича как нашего Учителя и, добавлю, начальника. Причём сказать, что начальник он был либеральный, это ничего не сказать. Какой-то, я бы сказал, зефирный, и при этом все абсолютно его слушались. Его нельзя было не послушаться, потому что любая его рекомендация действовала именно на ваше сознание и действовала изнутри так, что вам казалось, что это уже работа вашего сознания, а не того, кто этому сознанию помогал развиваться. Спасибо за внимание.

 

 

Интервью с А.М.Пятигорским 

https://www.youtube.com/watch?time_continue=3&v=VEegzWqTPh4

Интервью журналиста Т.Л.Калугиной, о жизни и творчестве Юрия Николаевича Рериха (16 августа 1902 — 21 мая 1960) с П.Ф. Беликовым, опубликованное в журнале «Огонек» №9. 1982 г. 

Павел Фёдорович Беликов (29 июля 1911, Нарва — 15 мая 1982, Таллин) — исследователь жизни и творчества семьи Рерихов, составитель библиографии литературного наследия Н.К.Рериха. Состоял в переписке с Н. К. Рерихом, Ю. Н. Рерихом, С. Н. Рерихом. В советское время собрание П. Ф. Беликова являлось крупнейшим архивом, которым широко пользовались исследователи творчества семьи Рерихов. В серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга «Рерих», написанная П. Ф. Беликовым в сотрудничестве с искусствоведом В. П. Князевой (М., Молодая гвардия, 1972, 1973, 1996, 2009). В последние годы работал над книгами «Рерих (Опыт духовной биографии)» и «Святослав Рерих. Жизнь и творчество» (изданы в 1994, 2004 гг.), Работы П. Ф. Беликова используются в диссертациях и среди почитателей творчества семьи Рерихов считаются классическими.

   

Если кто-нибудь в битве тысячекратно победил

тысячу людей, а другой победил бы себя одного, то

именно этот другой – величайший победитель в битве.

"Дхаммапада"

 

    Т.Калугина. Что бы вы могли рассказать о Юрии Николаевиче, не только как об ученом, но и как о человеке, с которым вы общались?

    П.Беликов. Говорить о нем трудно, но вместе с тем и легко. Трудно потому, что он был очень многогранным человеком. Я бы даже сказал – неожиданно многогранным. Круг его интересов распространялся далеко за пределы той научной области, в которой он проявил себя крупным ученым-востоковедом и лингвистом. Неожиданно для себя вы открывали, что ему близки и он прекрасно ориентируется в вопросах, ничего общего с лингвистикой или востоковедением не имеющих. С другой стороны, говорить о Юрии Николаевиче легко или даже скорее радостно, потому что воспоминания о нем всегда преисполнены тем воодушевлением и радостью, которые он нес людям; общение с ним, как мне кажется, у любого человека складывалось легко.

    К. Расскажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Юрием Николаевичем?

    Б. Впервые с Юрием Николаевичем я встретился только по приезде его в Москву, в 1957 году, но по переписке, заочно знал его много раньше. Еще в 1938 году Николай Константинович Рерих написал мне о том, что они разыскивают книгу Поппе "Грамматика монгольского языка", изданную в том же году в Ленинграде. Сам я работал тогда в "Международной книге" в Таллинне, в представительстве советской книги; я достал требуемую книгу и предложил свои услуги по ознакомлению с советской научной литературой, поскольку заказывал ее для Эстонии и следил за всеми каталогами, вплоть до "Книжной летописи". Вскоре пришло письмо от Юрия Николаевича, в котором он благодарил за предоставленную ему возможность получать нужные издания из первых рук – в то время Индия была еще английской колонией и прямых контактов с Советским Союзом не имела. К письму Юрия Николаевича был приложен список разыскиваемых им книг.

    К. Получается так, что Вы познакомились заочно с Юрием Николаевичем, благодаря Николаю Константиновичу. Ну, а как же началась Ваша переписка с Николаем Константиновичем? Ведь, насколько мне известно, он посетил Европу последний раз в 1934 году, да и то лишь проездом останавливался во Франции. Какой повод был у Вас, чтобы обратиться к нему?

    Б. Честно говоря, – никакого. Какой достаточно "весомый" повод может быть у 25-летнего молодого человека, чтобы обратиться с письмом ко всемирно известному художнику, ученому и общественному деятелю? Я очень любил искусство Рериха, высоко ценил его научную, культурную и общественную деятельность, иногда выступал с докладами о нем и хорошо знал, что таких как я тысячи в нашем огромном мире. Поэтому при всем своем большом желании я и не помышлял сам писать к нему.

    К. И все-таки?..

    Б. Все-таки произошло нечто такое, что можно назвать одним из "чудес востока". В один прекрасный день я обнаружил в своем почтовом ящике письмо из Индии от Николая Константиновича Рериха. Можно было поверить в "Чудо", однако все "чудеса", связанные с Рерихом, имеют вполне реальную почву. Позднее, из переписки с ним, я догадался, что обо мне Николаю Константиновичу сообщил один литератор, проживавший в Таллинне. У самого этого литератора отношения с Рерихом складывались неважно и, казалось бы, не могло быть ничего хуже, чем его рекомендация. Тем не менее, Николай Константинович почему-то счел нужным послать мне письмо. Письмо Рериха очень вдохновило меня, и я начал собирать материалы о его жизни и деятельности. Так, у меня с годами сложился большой архив, которым сейчас широко пользуются наши искусствоведы. Этот архив позволил мне написать биографию Н.К.Рериха и принять активное участие во всем, что связано с творческой деятельностью всех членов его семьи. Однако мы отклонились от нашей основной темы – беседы о Юрии Николаевиче.

    К. Да, так всегда получается и, очевидно, так и должно быть – о ком бы из Рерихов ни зашла речь, невольно переключаешься на остальных членов его семьи, настолько тесно связаны они в своей культурной деятельности, так близки духовно друг другу.

    Б. При этом следует отметить, что каждый из них отличался яркой индивидуальностью не только в своем творчестве, но и по своему характеру. Да и внешне они мало походили друг на друга, хотя в каждом из них можно было сразу признать одного из Рерихов.

    К. А чем отличался Юрий Николаевич? Что бы Вы сказали о его облике, о наиболее свойственных ему чертах характера?

    Б. Прежде всего, на вас производила впечатление необыкновенная подвижность Юрия Николаевича, его мгновенная реакция на окружающее – и это при полнейшем отсутствии каких-либо признаков суетливости. Довольно редкое сочетание человеческих качеств, не правда ли? Фотографии Юрия Николаевича тоже подтверждают это его качество – среди них нет или почти нет похожих одна на другую. Конечно, подвижность исчезает в статическом моменте фотоснимка, ее можно уловить лишь при живом общении с человеком. Интересен, например, такой факт: когда у Святослава Николаевича спросили, почему он, создавший столько замечательных портретов Николая Константиновича и Елены Ивановны, не написал ни одного портрета Юрия Николаевича, он ответил, что Юрий Николаевич был совершенно не способен позировать – его постоянно отвлекали другие дела, к которым он устремлялся как внешне, так и внутренне, всеми своими помыслами. И потому было сделано лишь несколько эскизов и ни одного законченного портрета.

    К. Как известно, Юрий Николаевич был большим ученым-лингвистом и востоковедом. Вероятно, это как-то сказывалось на его общении с другими людьми, на укладе его жизни?

    Б. На укладе жизни, возможно, сказывалось. Он очень много времени уделял научным дисциплинам, непосредственно связанным с его работой, следил за всеми смежными областями, собрал уникальную библиотеку и вообще стремился быть в курсе всего, что предлагала мировая наука в области востокознания. Но в общении с людьми – я бы этого не сказал. Юрий Николаевич был очень скромный человек и не выставлял своих знаний напоказ. Знания его тонули в той душевной теплоте, в той деликатности, с которой он обращался к людям. Он был одинаково внимателен и участлив ко всем, с кем он соприкасался, и для него не имело значения, чем занимается данный человек – близкой ли к его интересам наукой или нет. В человеке он, прежде всего, искал человека и именно к нему обращался; ну, а все остальное, как то: образовательный ценз, занятия, национальность, мировоззрение, – все это отодвигалось на второй план. Если чего и опасался Юрий Николаевич, так это того, как бы незаслуженно не обидеть человека. Таким образом, главным в его обращении с людьми было проявление деликатности. Однако из этого не следует делать вывода о мягкости его характера, о готовности уступать и жертвовать своими убеждениями. Мы привыкли обычно связывать деликатность с мягкотелостью. Между тем, качество деликатности скорее указывает на отсутствие грубости в характере человека. Могу подтвердить, что от любого проявления грубости Юрия Николаевича просто коробило.

    К. Да, у Вас уже вполне сложившийся образ Юрия Николаевича. Вы пришли к этим заключениям на основании длительного общения с ним или после внимательного изучения биографических материалов?

    Б. Скорее всего имеет место и то, и другое. Непосредственного личного общения с Юрием Николаевичем у меня было не так уж и много. Жил я всегда в Таллинне, а в Москве бывал только "наездами", что не позволяло мне видеться с ним часто. Правда, недостаток личного общения восполнялся перепиской. Однако ключ к разгадке человеческой сущности лежит все-таки в личном общении. Откровенно говоря, если бы мне не довелось лично повстречаться с Юрием Николаевичем, у меня сложилось бы о нем иное мнение. Сколько бы я ни изучал его жизнь и деятельность по документам, я бы, наверное, не смог почувствовать того, что непередаваемо на бумаге, – удивительного обаяния личности Юрия Николаевича. В интонации каждого слова, в каждом жесте Юрия Николаевича заключалось обаяние, покорявшее собеседника. Это обаяние как бы обволакивало вас особой интимностью, углубляя смысл слов и придавая общению необыкновенную доверительность. Наверное, каждый собеседник думал, что такое отношение проявляется только к нему. Однако это был обычный подход Юрия Николаевича к людям, окружавшим его.

    К. Не могли бы Вы припомнить обстоятельства, при которых впервые встретились с Юрием Николаевичем?

    Б. Конечно, могу. Хотя со дня его кончины прошло более двадцати лет, образ его стоит передо мной как живой. Это не удивительно – ведь почти такой же период отделял начало моей переписки с ним от того момента, когда я, приехав в Москву, позвонил Юрию Николаевичу в Институт востоковедения. Там я его не застал, но мне дали его домашний телефон. Набираю номер, трубку поднимает он сам. Назвав свою фамилию, напоминаю, что это я высылал ему когда-то советские издания. Однако напоминание оказалось излишним. Юрий Николаевич отличался завидной памятью. Он сразу назвал меня по имени и отчеству, спросил, где я нахожусь и не могу ли сразу к нему подъехать. Дело было к вечеру. Я взял такси и через полчаса был возле дома на Ленинском проспекте, где он жил. Юрий Николаевич уже ждал меня. Он открыл дверь на мой звонок, мы поздоровались, и он проводил меня в свой кабинет. В кабинете, заставленном книжными полками, царил полумрак, горела лишь настольная лампа на большом письменном столе. Показав на полки с книгами, Юрий Николаевич сказал: "Чувствуйте себя, как среди старых знакомых – среди книг много тех, которые Вы посылали мне. Они вернулись на свою родину вместе со мной". Проговорив это, он тепло обнял меня за плечи и усадил на стул. Тут я впервые почувствовал то обаяние, которое исходило от Юрия Николаевича и от всей окружающей его обстановки и которого, конечно, никогда не познаешь даже при самом тщательном изучении документов о человеке. В тот незабываемый для меня момент сразу исчезли все разделяющие людей перегородки. Мне показалось, что я уже очень давно сижу в этом уютном полумраке кабинета, и безо всякого напряжения между нами потекла сердечная беседа давно не видевших друг друга людей.

    К. И о чем же, если не секрет, вы начали говорить?

    Б. Разговор начал Юрий Николаевич. Он подробно расспросил, как прожил я эти годы, как отозвалась на моей жизни война. Узнав обо всех бедах и опасностях, которые мне, как и большинству советских людей, пришлось испытать, Юрий Николаевич сказал: "Если Вы после всего этого остались в живых, значит, Вы еще будете нужны. Я считаю, что все, испытавшие на себе с риском для жизни это трудное время, пригодятся еще для чего-то важного. Надо так сделать, чтобы пригодиться. Жизнь была продлена авансом, а всякий аванс нужно погашать делами". Затем я расспросил Юрия Николаевича о неизвестных мне деталях из их жизни и разговор незаметно перешел на более общие темы. Тут Юрий Николаевич, как радушный хозяин, предложил пройти в столовую, выпить чашку чая. Но, признаться, я был так взволнован этой первой нашей встречей, так не хотелось мне разбавлять ее чем-то обыденным, что от чая я отказался, объяснив причину своего отказа. Юрий Николаевич понял мое состояние и не настаивал на чаепитии. Он зажег верхний свет и стал показывать незнакомые мне картины Николая Константиновича.

    Особенно сильное впечатление произвело на меня полотно "Гэсэр-хан". Эта картина, созданная в 1941 году, была подарена Юрию Николаевичу ко дню рождения его отцом. К ней так и просились строки Александра Блока:

    "И вечный бой! Покой нам только снится..."

    Мне сразу открылась близость данного сюжета натуре Юрия Николаевича. Как и Гэсэр, он был по складу своего характера воин. Внешний вид кабинетного ученого был лишь доспехом этого воина. Его деликатность была ничем иным, как оружием против царящей в мире грубости. Он не считал, что подобное изживается только подобным. На картине всадник с натянутою тетивой лука, верхом на гордом благородном коне целился очень далеко – куда-то в пылающее красным заревом небо. Это был, скорее, вызов грядущему, нежели преследование какого-либо врага. Смотреть далеко вперед и быть готовым вступить в бой за лучшее будущее человечества – таким качеством наделил своего героя Гэсэра монгольский народ. Это качество в полной мере было свойственно и Юрию Николаевичу Рериху. Всем своим обликом он как бы подтверждал слова нашего поэта:

 

Сердце –

        молодость мира –

                        ты бьешься в груди.

Настоящее счастье

                        всегда впереди!

                                В.Луговской. "Ночь весны"

 

    Сердце у Юрия Николаевича было действительно молодым, и устойчивость он находил, вопреки мнению большинства, скорее в полете, нежели в неподвижности.

    Моя первая встреча с Юрием Николаевичем затянулась почти до полуночи. Вообще, что греха таить, трудно было от него уходить; все мы злоупотребляли его гостеприимством.

    К. Скажите, а какие темы Вы затрагивали с ним в последующих беседах? Как он расценивал современность? Интересовался ли устремлениями молодежи?

    Б. Думать о будущем и не интересоваться молодежью – это было бы пустой фантазией. Юрий Николаевич отнюдь не был фантазером. Он исходил всегда из современного положения вещей и, зная, что конкретными носителями будущего являются новые поколения, трезво оценивал нашу молодежь. Когда я однажды спросил его, как он относится к излишней жажде материальных благ у молодежи, к погоне за "красивой жизнью", он ответил: "В этом нет ничего страшного. Народ слишком изголодался за войну, хочет жить лучше и порою захватывает лишнее. Один раз должно наступить естественное насыщение или даже пресыщение и положение изменится. Жажда знаний, потенциал которой очень велик, возьмет верх над потенциалом "красивой жизни". Я верю в это". Конечно, Юрий Николаевич не идеализировал молодежь, знал, что необходимо преодолеть еще много соблазнов, но он верил, что они будут преодолены. Так несколько иронически смотрел он на увлечения западными образцами и считал, что такое внешнее подражательство внешним и останется, оно не затронет самого главного в человеке, того, что принесла с собою революция – стремления к справедливости и чувства сопричастности ко всему, что происходит в мире. Юрий Николаевич абсолютно точно отмечал некоторую разбросанность, отсутствие четко намеченных целей у молодежи. Он говорил, что молодые люди часто бросаются на новинку, не разобравшись хорошенько, что к чему. Это была чаще всего своего рода погоня за модой, за сенсацией, и Юрий Николаевич с чувством юмора не раз говорил, что жертвой такой "моды" был он сам. Его появление в Институте востоковедения вызвало своего рода сенсацию среди учащихся – как никак, человек приехал из Индии! Заниматься у него посчитали нужным многие, и нередко между ним и будущими аспирантами происходили примерно такие диалоги:

    – Юрий Николаевич, я хотел бы (хотела бы) попасть к Вам в аспирантуру.

    – Благое желание. Что же именно Вас так интересует? Какие конкретно знания я могу Вам передать? Чем лично могу оказать Вам пользу?

    Тут обычно наступала длительная пауза, которую прерывал совет Юрия Николаевича:

    – Знаете ли, лучше подождем годик до того, как решать окончательно, к кому Вам следует определиться. Подумайте хорошенько над тем, что Вам надобно, а тогда уже видно будет – тот ли я человек, который может удовлетворить Ваши интересы.

    К. А, может быть, это можно объяснить повышенным интересом к личности Юрия Николаевича – ведь он был одним из Рерихов, что тоже немало значит?

    Б. Возможно. Даже, наверное, так оно и было. Но это как раз и не нравилось Юрию Николаевичу. В "повышенном интересе" чаще всего сквозило неприкрытое любопытство, между тем как любопытство и жажда знаний – вещи совершенно разные. Сам-то Юрий Николаевич уже в пятнадцать лет хорошо знал, чего он хочет и у кого ему следует заниматься. Потому на двадцать первом году своей жизни он имел уже звание магистра индийской филологии. Юрий Николаевич считал, что до того как чего-то добиваться, необходимо четко представить себе, чего именно ты хочешь. А этого как раз и недостает в большинстве случаев нашей молодежи. Для молодых у нас действительно открыты все пути, но это отнюдь не означает, что следует все их испробовать, двигаясь вслепую за подвернувшимся случаем.

    К. Хотелось бы знать, как воспринял в целом Юрий Николаевич свою жизнь на Родине? Ведь известно, что большую часть своей жизни он провел за рубежом, получил там высшее образование, работал в иностранных институтах. Вероятно, у него были некоторые трудности, чтобы переориентироваться в наших условиях?

    Б. А он и не собирался этого делать. Юрий Николаевич остался самим собою. Ему это было легко, потому что ориентация у него всегда была русская. Он следил за всем, что у нас происходило, ему был совершенно чужд "западный" образ жизни, как и западнические тенденции в мировоззрении, тем более что в семье его всегда пользовались русским языком. Когда я у него спросил, не сказалась ли перемена места и условий жизни на его научной деятельности, он ответил: "В Советском Союзе люди науки имеют все необходимое для своей деятельности и обеспечиваются гораздо лучше, чем в западных странах. Нужно только, чтобы работа их была направлена на пользу своего отечества".

    Это условие, такое естественное для Юрия Николаевича, исходило из традиции всей их семьи. В свое время отец его, Николай Константинович Рерих, писал: "...Исполнилось четверть века наших странствий. Каждый из нас четверых в своей области накопил немало знаний и опыта. Для кого же мы все трудились? Неужели для чужих? Конечно, для своего, для русского народа мы перевидали и радости, и трудности, и опасности. Много где нам удалось внести истинное понимание русских исканий и достижений. Ни на миг не отклонились мы от русских путей. Именно русские могут идти по нашим азийским тропам. И Юрий, и Святослав умеют сказать о ценностях народных. Умеют доброжелательно направить молодое мышление к светлым путям будущего. Юрий – в науке, Святослав в искусстве прочно укрепились. Разве для чужих?"*

    Если все члены семьи Николая Константиновича чувствовали себя странниками, то, оказавшись в России, Юрий Николаевич, конечно, почувствовал себя путником, возвратившимся домой. Мне очень запомнились его слова, сказанные им о судьбах России: "Ни одна капля крови, пролитая в революцию или в последнюю войну, не должна быть напрасно пролитой кровью. За это мы все в ответе".

    К. У Юрия Николаевича, вероятно, было сильно развито чувство ответственности?

    Б. Безусловно. За все содеянное человек должен отвечать, и если он будет об этом знать заранее, то меньше будет необдуманных действий. Грешить для того, чтобы каяться, и каяться для того, чтобы спасаться, – это Юрий Николаевич считал недостойным человека. Если ты совершил ошибку, подумай, как ее исправить. От твоего покаяния никому легче не станет. "Отпущение грехов" он считал смертным грехом религии.

    К. Кстати, как относился вообще к религии сам Юрий Николаевич? Мне приходилось слышать о его приверженности к буддизму. Насколько это отвечало действительности?

    Б. Религиозные предрассудки и церковная обрядность Юрию Николаевичу, как и всем членам семьи Рерихов, были чужды. Он уважал чужие убеждения и те нравственные положения религии, которые сходятся с общечеловеческими положениями о морали. Выработанные веками, они крепко вошли в сознание человека. В Индии, например, где религия до сих пор играет подавляющую роль в становлении нравственности, уважение к ней традиционно. Однако это не означало принадлежности или особой симпатии со стороны Юрия Николаевича к каким-либо церковным институтам. Будучи историком культуры, изучая историю религий, Юрий Николаевич придерживался научного мировоззрения, отличительной чертой которого было самое широкое допущение всего нового. Отрицание и узость, где бы они ни проявлялись – в науке или в религии, – были ему не свойственны.

    К. В начале беседы Вы упомянули о неожиданных для Юрия Николаевича увлечениях. Не могли бы Вы назвать некоторые из них?

    Б. Неожиданными они, скорее, были для нас, чем для него самого. Например, нам непривычно было ожидать от ученого подлинного интереса к военному делу. Между тем, Юрий Николаевич серьезно изучал воинское дело на протяжении всей своей жизни. Среди книг его библиотеки были специальные труды о современных методах ведения войны. И интерес этот, что называется, был "врожденным". Как-то в одном из писем ко мне Николай Константинович сообщил о том, что ему попал в руки сельскохозяйственный журнал со статьей агронома Шаховского. Он попросил меня узнать, не Яков ли это Михайлович из Пскова, муж тетки Елены Ивановны, с которым они потеряли связь после революции. Я съездил в Печеры, где проживал указанный Шаховской, и установил, что Шаховские являются близкими родственниками Рерихов. Тогда-то Яков Михайлович и рассказал мне, что один из сыновей Рериха так увлекался в детстве военными, что не иначе как сделал военную карьеру. На это я ответил, что один из сыновей Николая Константиновича – ученый, а другой художник, и оба они ни малейшего интереса к военному делу не имеют. Однако, когда я сообщил Николаю Константиновичу о своем разговоре с Шаховским, он ответил мне, что действительно Юрий Николаевич с детства интересовался всем, что касается воинского дела. Позднее я узнал, что в Париже он окончил специальную Офицерскую школу, что во время азийских экспедиций он организовывал их военную охрану по всем правилам и что до сих пор следит за всеми новинками тактики и стратегии воинского дела. Таким образом, когда в начале Отечественной войны Юрий Николаевич подал заявление на имя нашего посла в Лондоне И.М.Майского о готовности вступить добровольцем в ряды Красной Армии, он имел соответствующую подготовку и двигало им не только патриотическое чувство. Мне приходилось говорить с Юрием Николаевичем об опасности новой войны. В эту возможность он не хотел верить, но не исключал такого безумия со стороны врагов Советского Союза. Юрий Николаевич был истинный патриот своей Родины. "Молодежь должна быть ко всему готова", – говорил он.

    К. Юрий Николаевич получил большую известность как лингвист-востоковед. Не могли бы Вы сказать, что сделал он в данной области и каков был его путь ученого?

    Б. Путь его был всегда прямолинеен и в то же время достаточно широк. Юрий Николаевич отнюдь не относился к узким специалистам, избравшим одну часть обширной науки востокознания. Он являлся скорее энциклопедистом в области истории культуры большого региона, охватывающего на севере Сибирь, на юге Цейлон, на Востоке Японские острова и на западе Балканы и Египет. Еще будучи гимназистом, он занимался у известного русского египтолога Б.А.Тураева и у монголоведа А.Д.Руднева. В Лондоне он поступает в индо-иранскую школу восточных языков при Лондонском университете, где получает звание бакалавра индийской филологии. Свое образование Юрий Николаевич завершает в Парижском университете, где совершенствуется в санскрите, тибетском и монгольском языках, слушает курсы китайского и персидского языка. Среди его учителей были всемирно известные востоковеды Д.Росса, Ч.Ланман, П.Пеллио, С.Леви, А.Месперо, В.Минорский и др. Юрий Николаевич поражал широтой своих историко-культурных интересов, которые получили дальнейшее развитие и благодатную почву для практического применения в экспедициях, предпринятых в Азии его отцом. Юрий Николаевич в совершенстве владел русским, английским, французским, немецким, греческим, латинским, тибетским, монгольским, санскритом, пали, хиндустани, иранским языками, знал китайский, испанский, итальянский и многие другие языки и местные наречия. Ему были доступны любые первоисточники, так же как и разговорный язык в живом общении с аборигенами исследуемых стран.

    Широкую известность приобрели работы Юрия Николаевича: "По тропам Срединной Азии" – книга переведена на французский язык и скоро появится на русском**; "Звериный стиль у кочевников Тибета"; "Голубые Анналы" – в обширном предисловии к этому переводу с тибетского Юрий Николаевич уделяет особое внимание чрезвычайно запутанной хронологии Тибета VII-IX вв., книга стала событием в мировой тибетологии. Он много сделал в этой области, перу его принадлежат четыре монографии по тибетскому языку, в которых прослеживаются фонетические, тональные, морфологические и синтаксические особенности тибетских диалектов на основе живой тибетской разговорной речи. Много сил уделил Юрий Николаевич изучению Центрально-Азиатского эпоса о Гэсэр-хане; писал статьи по археологии, по тибетскому буддизму, народным религиозным верованиям, по истории азийских стран, фольклору и т.д. Им составлен большой тибетско-санскрито-англо-русский словарь, который подготовлен к печати Институтом востоковедения Академии Наук СССР. Известны его исследования культурных связей Индии с другими странами – с Китаем, Тибетом, а также исследования тибетско-китайских отношений, взаимовлияния тибетского и монгольского языков, эллинистические влияния на восточное искусство. Юрий Николаевич изучил также сложнейший буддийский астрологический трактат "Калачакра" и перевел с различных языков Азии религиозные тексты. В 1945 году им была опубликована большая статья "Индология в России", где он разбирал историю возникновения и развитие русско-индийских культурных, политических и научных отношений. Помимо того, Юрий Николаевич вел обширную педагогическую и организационную работу.

    К. Да, ведь он возглавлял организованный его отцом Институт Гималайских исследований "Урусвати". Что бы Вы могли рассказать об этой деятельности Юрия Николаевича?

    Б. Юрий Николаевич был бессменным директором и участником большинства экспедиций института "Урусвати". Институт этот был единственным в своем роде, занимавшимся комплексным изучением Гималайского региона, и универсальность знаний Юрия Николаевича помогала ему активно руководить сотрудниками. Институт охватывал область археологии и смежных с нею наук и искусства, область естественных наук, включая древнюю и современную медицину и фармакологию, область лингвистики и фольклора. При Институте функционировала биохимическая лаборатория, проводились исследования космических лучей, была собрана обширная библиотека со множеством древних манускриптов, открыт Музей, где собирались многочисленные научные находки экспедиций. Издавался ежегодник "Урусвати", отображавший многообразную научную деятельность Института. "Урусвати" обменивался научной информацией с 285 институтами, университетами, музеями, научными учреждениями всего мира. Координировать всю эту деятельность и руководить ею было непросто, однако Юрий Николаевич успешно справлялся с этой работой. В 1940 году "Урусвати" пришлось законсервировать, так как вторая мировая война нарушила все международные связи. В настоящее время брат Юрия – Святослав Николаевич Рерих – прилагает усилия к возобновлению деятельности Института, и в этих целях привлекаются ученые социалистических стран.

    К. Как же сказалась на научной работе Юрия Николаевича консервация института "Урусвати"? Ведь он лишился привычной базы своей деятельности?

    Б. Видите ли, чисто научная деятельность Юрия Николаевича пострадала мало. Работа в "Урусвати" брала много времени на организационные вопросы, а после того как необходимость в этом отпала, можно было посвятить больше времени систематизации собранных материалов и подготовке к печати собственных трудов. После кончины Николая Константиновича Рериха, в 1947 году, Юрий Николаевич уезжает из Кулу и продолжает свою научную деятельность в Калимпонгском институте, где сотрудничает с известным индийским тибетологом Рахулой Санкритаяна. К этому времени относятся публикации важнейших трудов Юрия Николаевича по тибетологии и буддизму.

    В 1957 году осуществилась, наконец, заветная мечта Юрия Николаевича – переезд на Родину. Началась его научная деятельность в Институте востоковедения Академии Наук СССР, где он возглавил сектор истории религии и философии Индии и занял ведущее место в советской тибетологии. За короткий срок своей работы в Институте Юрий Николаевич подготовил к печати и отредактировал много статей на различные темы и несколько книг. В мае 1960 года, в разгар интенсивной работы, Юрий Николаевич неожиданно для всех ушел из жизни...

    К. Да, это было очень неожиданно и скоропостижно. Известны ли Вам подробности его болезни и кончины?

    Б. Случилось так, что за три дня до этой роковой даты – 21 мая – я приехал в Москву. В те дни в Москве находился и Святослав Николаевич с Девикой Рани. Он приехал со своей первой выставкой в Советской России, подготовил его приезд Юрий Николаевич. Ничто тогда не предвещало печального конца. Вечером мы все ужинали у Юрия Николаевича. Он был, как всегда, весел и оживлен. Я засиделся у них после ужина. Разговаривали на разные темы. Помню, как я подошел к репродукции с картины Николая Константиновича "Ангел Последний", и Юрий Николаевич поведал мне историю возникновения сюжета этого произведения. На картине изображен "последний суд" и объятая пламенем земля. Я спросил его: "Неужели из-за последних достижений в науке наша планета не заслуживает лучшей доли, нежели быть расколотой пополам атомным взрывом?" – "Нет! Этого не должно случиться! Здравый смысл восторжествует, и опасность будет отведена", – послышался категорический ответ Юрия Николаевича. Он был несколько усталым, но, как всегда, живым и энергичным, говорили мы в основном о планах на будущее, которые больше всего занимали Юрия Николаевича.

    На другой день, то есть накануне его кончины, я говорил с Юрием Николаевичем по телефону. Он опять приглашал меня отужинать с ним и Святославом Николаевичем, но я был занят в тот вечер. Конечно, если бы я знал, что увижу его в последний раз, я бы отложил все свои дела. Но, как говорится, "не знаем ни дня, ни часа"... И мы сговорились встретиться у него на квартире на следующий день к вечеру.

    Когда на следующий день я пришел к назначенному часу, на звонок дверь отворил почему-то Святослав Николаевич. Он встретил меня словами: "Час тому назад умер Юрий Николаевич". Меня буквально сразили эти слова. Святослав Николаевич проводил меня в спальню, где на простой походной кровати, на которой обычно спал Юрий Николаевич, лежало его бездыханное тело. Вскоре прибыл вызванный из клиники Склифосовского автомобиль, я помог положить тело на носилки и мы вынесли его из навсегда опустевшей квартиры, в которую я всегда входил с великой радостью. В этот же вечер квартиру посетили Индийский посланник, представители Института востоковедения и другие лица, желавшие выразить свое соболезнование Святославу Николаевичу и Девике Рани.

    К. Кто же был с Юрием Николаевичем в последние минуты? Какая помощь была ему оказана и что показало вскрытие? Я слышала, что с ним жили приемные дочери Н.Рериха, не могли же они оставить Юрия Николаевича без присмотра?

    Б. Прежде всего необходимо внести уточнение о "приемных дочерях". Вокруг имени Н.К.Рериха складывалось всегда много легенд, и легенда о "приемных дочерях" уже посмертного происхождения. Дело в том, что во время обратного маршрута экспедиции Рерихов в Индию, в Ургу в состав ее была включена Л.Богданова – женщина 23-х лет, о чем имеется соответствующая запись в "Ведомостях служебного состава экспедиции", из коей следует, что ей причиталось получить 700 американских долларов по окончании маршрута. С согласия Рериха Л.Богданова взяла с собою тринадцатилетнюю сестру. По окончании экспедиции сестры Богдановы остались служить у Рерихов – им было поручено ведение хозяйства. Они вернулись в СССР только в 1957 году, вместе с Юрием Николаевичем. Никаких разговоров об удочерении вполне взрослых женщин Н.К.Рерих никогда не заводил и всегда представлял свою семью состоящей из жены и двух сыновей. Так что возникшая уже у нас, в Союзе версия о "приемных дочерях Рериха" относится к области "творимых легенд"***.

    Сестры Богдановы действительно присутствовали при кончине Юрия Николаевича. Еще накануне вечером он почувствовал боли, но приписал их позднему ужину. Наутро боли не стихли. Вызвали ведомственного врача. Врач предложил сделать укол, укрепляющий сердечную деятельность. От укола Юрий Николаевич отказался. Врач обещал наведаться еще раз. Разыскали постоянного доктора Юрия Николаевича. Тот, не найдя ничего угрожающего, дал лекарства, успокаивающие боли, и тоже ушел. Когда Юрию Николаевичу стало хуже, около него были лишь сестры Богдановы. Перепуганные женщины, конечно, не могли ничем ему помочь. Явившемуся вторично ведомственному врачу пришлось уже констатировать смертельный исход. Медицинское вскрытие показало лишь следы артериосклероза, на что раньше Юрий Николаевич не жаловался.

    К. Вероятно, Святослав Николаевич очень переживал кончину брата? Ведь он оставался последним в семье и на него ложились тяжелые заботы?

    Б. Конечно, смерть Юрия Николаевича принесла ему большое горе. С тех пор, как они виделись последний раз в Индии, прошло почти три года. Много накопилось того, чем хотелось поделиться друг с другом. Многие важные разговоры в первых встречах откладывались. И вот теперь они уже никогда не могли состояться. Намечалась их совместная поездка в Ленинград, где также открывалась выставка Святослава Николаевича. Ленинград – город, где прошли детские и юношеские годы всех Рерихов. С грустью смотрел Святослав Николаевич из окна гостиницы "Астория" на Исаакиевскую площадь. Их квартира была совсем рядом, а дорога в гимназию, по которой они ходили с братом, пересекала площадь. Вероятно, он вспоминал те далекие годы и думал о том, что ушло безвозвратно. Но смерть это смерть, а жизнь это жизнь, и она требует к себе живого отношения. Внешне Святослав Николаевич оставался таким же спокойным и выдержанным, как и всегда. По его распоряжению уникальная библиотека брата была передана Институту востоковедения и там был организован Кабинет имени Юрия Николаевича Рериха, функционирующий и поныне. По ходатайству же Святослава Николаевича за сестрами Богдановыми была пожизненно закреплена квартира, где жил Юрий Николаевич, а сестрам определены пенсии. Судьба культурных ценностей и предметов искусства, которые годами собирала их семья, пока что остается открытой. По мысли Святослава Николаевича, они должны принадлежать русскому народу.

    Мне навсегда запомнились слова Святослава Николаевича, сказанные им по случаю скоропостижной кончины брата: "Он ушел из жизни полный творческих сил и неосуществленных планов. Когда-то такой же неожиданной была для нас и смерть отца. Но потом мы поняли, что, быть может, так и следует оставлять жизнь. Уходить из нее на подъеме своих возможностей, уходить, так сказать, на гребне волны. Подхваченные другими, все начатые дела будут продолжены".

    Жизнь Юрия Николаевича не знала спадов, и покинул он ее на стремительном взлете волны. Прошло свыше двадцати лет со дня его ухода, и мы можем констатировать, что начатые им дела нашли свое продолжение, а имя его высоко поднято отечественной наукой и навечно останется вписанным в ее анналы.

  16 октября 1962 на стене дома, где жил последние три года Ю. Н. Рерих (Ленинский проспект, 62) была установлена мемориальная доска.

 

  * Примечание. В письме С.Н. Рериху от 24 августа 1981 г. Павел Федорович Беликов писал: "Посылаю Вам на просмотр свое интервью. Таня (Татьяна Калугина) начала писать о Юрии Николаевиче, но ничего у нее не получалось, ведь она его никогда не видела. Тогда я предложил ей взять у меня интервью и записал сам вопросы и ответы. Посылаю их Вам... Просмотрите, пожалуйста, текст, нет ли в нем упущений, можно ли еще исправить, так как появление в печати будет через несколько месяцев".