Воскресенье, 14 июля 2019 14:39

ИДЕОЛОГИЯ VERSUS ЦИВИЛИЗАЦИЯ?

По мнению автора статьи в XXI веке эволюция Земли приблизилась к пределу сложности, что ведет к беспрецедентному по значению фазовому переходу. Либо начнется "нисходящая ветвь" планетарной истории с перспективой угасания жизни на Земле, либо планетарная фаза эволюции сменится космической. Аргументация и позиция ученого имеют традиционную научную основу и чужда духовным представлениям о мире. Но тем контрастнее и ярче выглядит картина неизбежности перемен и предстоящей глобальной трансформации жизни на планете.

 В публикуемой статье   рассмотрен генезис понятия идеологии, отмечен ряд особенностей, одна из которых состоит в том, что малые различия в группах провоцируют бóльшую неприязнь, чем различия фундаментальные.

Параллели с этими процессами можно наблюдать и в РД, где различные оценки идущих в его среде процессов, вызывают эмоциональное отторжение и немедленно возводятся в предмет бескомпромиссной конфронтации. Оттого разборки между приверженцами одного Учения характеризуются особенной свирепостью, проявляя низшие ипостаси личности,  а недавние соратники превращаются в смертельных врагов. Само название статьи говорит именно об этом: либо идеологическое разделение – либо дальнейшее развитие.

Далеко не со всем, о чем пишет автор можно согласиться, но мысль о том, что человечеству предстоит переход к единой планетарной цивилизации без деления на нации и религии  (Единый Пастырь и одно стадо), не вызывает сомнения.

 

 Назаретян Акоп Погосович
д. ф. н., к. псих. н., профессор, эксперт РАН,
главный научный сотрудник Института
востоковедения РАН

 

Публикуется в сокращении

 

Мы создали цивилизацию "Звездных войн" с инстинктами древнего каменного века, общественными институтами средневековья и технологиями, достойными богов. 
  Эдвард Уилсон

 

ПОНЯТИЕ ИДЕОЛОГИИ. Идеология, религия и квазирелигии нового времени

 

Из отношений "мы" и "они" соткана всемирная история. 
  Б.Ф. Поршнев

 

Во все времена и во всех весях самыми частыми объектами насилия оставались родственники и соседи. Это подтверждают и ставшие уже классическими расчеты социологов и криминологов ("закон Веркко"), да и библейское: "...Враги человеку домашние его" (Матф. 10: 36), возможно, предупреждает о том же.

Мы видели, что с появлением искусственного оружия инстинктивно не ограниченное насилие по отношению к ближним составило смертельную угрозу для популяции, и сохранение рода Homo настоятельно потребовало искусственной регуляции (канализации) агрессии. От палеолита до наших дней антиэнтропийная задача духовной культуры состояла преимущественно в том, чтобы упорядочивать социальное насилие, по мере возможности предотвращать его хаотические формы, а самое древнее, примитивное и распространенное средство решения задачи – перенацеливание агрессии на внешний (по отношению к данному социуму) мир. Для минимизации убийств внутри рода регулярно продуцировались символы принадлежности, переросшие через сотни тысяч лет в конкурирующие и сменяющие друг друга идеологии, которые обеспечивали деление людей на "своих" и "чужих".

Термин "идеология" вошел в языки Нового времени с легкой руки французских философов-материалистов и биологов конца XVIII в.: А. де Тресси и группа его единомышленников (Э. де Кондильяк, П. Кабанис) назвали так особую науку о биологических основах мышления. Их попытка разработать такую науку оказалась крайне неудачной, а пришедший вскоре к власти Наполеон Бонапарт использовал это понятие как штамп для развенчания бесплодных политических спекуляций.

В последующем идеологиями стали называть заведомо ложные социальные теории, выражающие интересы какой-либо большой группы (прежде всего нации), противопоставленные интересам других групп; в этом значении термин применяли, в частности, К. Маркс и Ф. Энгельс. С обострением классовых конфликтов в Европе заговорили о "классовых идеологиях". В России Г.В. Плеханов, а за ним В.И. Ленин использовали парадоксальное словосочетание "научная идеология", имея в виду, что исторические интересы пролетариата состоят в ликвидации классовых различий, а потому совпадают с общечеловеческими и опираются на "объективную истину".

Поскольку выражение "научная (или истинная) идеология" вышло из моды, данный термин далее используется в традиционном значении – как рационализация групповых политических интересов.

 

Идеология – это негэнтропийный механизм объединения людей в большие группы путем противопоставления другим людям по признаку приверженности определенному набору сакральных символов…

В данном отношении понятие идеологии является родовым по отношению к понятию религии. Более или менее акцентированное ядро всякой идеологии составляет объединение единоверцев совместным отвержением неверных, а неизменным спутником идеологического мировосприятия остается реальная или потенциальная война. Чем темпераментнее проповедуются солидарность и любовь между "своими", тем более отчетливо выражено неприятие "чужих" …

Полнее всего набор приемов массового квазирелигиозного мировоззрения был задействован коммунистической идеологией (Силади 1994). В России еще при жизни Ленина были распечатаны десятки миллионов его портретов с целью заменить ими иконы в крестьянских избах. Под значимые православные даты подверстывались советские праздники: Новый год (Рождество), Первомай (Пасха). Продемонстрировать окончательное торжество пролетарской Истины над лживым христианским учением был призван неудавшийся проект строительства грандиозного Дворца Советов на месте разрушенного Храма Христа Спасителя.

В 1950-1960-х гг. Н.С. Хрущев посмел покуситься на образ И.В. Сталина только благодаря тому, что четвертый символ в коммунистическом иконостасе (Маркс – Энгельс – Ленин – Сталин) диссонировал с триединством Вождей, мастерски имитирующим сакральную Троицу. Отец народов был гениальным мастером пропаганды (или, как теперь сказали бы, PR), но даже ему отказало чутье. Додумайся Сталин в последние годы жизни без шума отсечь имя и портрет Энгельса (тогда это уже можно было сделать без опаски) – и сакральная фигура "Маркс – Ленин – Сталин" могла быть разрушена только вместе с коммунистическим мировоззрением.

 

 Ментальная матрица "они – мы" исторически эволюционировала вместе со всей духовной культурой: на переломных этапах истории совершенствование культурных регуляторов, обеспечивавшее восстановление техно-гуманитарного баланса, расширяло групповую идентификацию. Типичная для палеолита племенная вражда сменилась межплеменными объединениями (вождествами) неолита, в бронзовом веке некоторые вождества дальнейшими захватами образовали города и полиэтничные, но враждебные друг другу государства, "мировые религии" распространили солидарность и конфронтации между людьми до конфессионального масштаба и т.д. Иерархический порядок социального насилия временно разрушался и восстанавливался, обеспечивая устойчивость региональных систем.

Большие группы как активные социальные субъекты, объединенные общими интересами, во все времена создавались и сохранялись приверженцами крайних настроений. Согласно этнографическим наблюдениям, устойчивость первобытных племен и племенных объединений обеспечивалась взаимной неприязнью: источником всех бед считались действия соседей или их шаманов, а старейшины регулярно стравливали между собой молодежь, поддерживая тем самым собственную власть (Токарев 2011; Поршнев 1966; Бочаров 2001а, б). Религии создавались фанатиками, утверждались и распространялись огнем и мечом и поддерживались межконфессиональными конфликтами. Формирование наций в XVIII-XX вв. инициировали конфронтационно настроенные интеллектуалы ("националисты"), самозабвенно внедрявшие в массы "национальное самосознание", а превращение пролетариата из "класса для других" в "класс для себя" (по выражению Маркса) – заслуга профсоюзных экстремистов, активно разжигавших в народе настроения классового антагонизма.

Добавим, что псы-рыцари, героически отстаивающие сплоченность группы перед лицом враждебного окружения, продолжают действовать и тогда, когда сама группа фактически перестала существовать. В 1980-х гг. некоторые советские и особенно зарубежные коммунистические лидеры с пеной у рта доказывали необходимость "диктатуры пролетариата", протестуя против "ревизионистских" доводов о том, что промышленный пролетариат – протагонист классовых теорий – остается в прошлом.

 

  Провозвестники несостоявшихся "наций" (в России это были, например, казаки, сибиряки и т.д.) продолжали рисковать карьерой и личной свободой и тогда, когда в массе угасали проблески регионального самосознания.

В XXI в. развитие технологий поставило перед человечеством качественно новую задачу – устранить физическое насилие из социального бытия, – которая не решаема идеологическими средствами. По закону отсроченной дисфункции, негэнтропийный механизм религиозных и квазирелигиозных идеологий, тысячелетиями выполнявший стабилизирующую роль, становится контрпродуктивным и саморазрушительным. Новейшие информационные технологии способствуют ограничению физического насилия методом виртуализации, однако решающим фактором может стать только радикальное изменение в содержании и структуре интеллектуальной картины мира.

 

 ОТСРОЧЕННАЯ ДИСФУНКЦИЯ: групповое сознание оборачивается глобальной угрозой

Именно насилие составляет сердцевину и тайную душу священного. 
  Рене Жерар

Я человек по природе и француз по прихоти обстоятельств. 
  Шарль Луи Монтескье

От человечества через нации – к скотству. 
  Франц Грильпарцер

 

В 1950-1960-х гг. многие адепты и даже ненавистники пролетарской идеологии усматривали в глобальных политических тенденциях признаки ее неудержимого распространения. В 1964 г. раздалось грустное признание: "Тоталитарный коммунизм непобедим, история необратима" (цит. по (Кацура 2000: 260)). Еще раньше прозвучало отчаянное признание сенатора-ястреба Б. Голдуотера, что лучше погубить человечество, чем отдать его в руки коммунистов, а среди коммунистов была популярна предложенная кем-то дефиниция: "Фашизм есть осознание буржуазией неизбежности диктатуры пролетариата". Спецслужбы США, чьи агенты теперь фанатично добиваются тождества демократических процедур во всем мире американской традиции, поддерживали жесточайшие диктаторские режимы в Центральной и Южной Америке, Азии, Африке и Европе при единственном условии – чтобы блокировалось проникновение коммунистических настроений…

В осевое время, когда обозначилось расхождение между мифологическим и критическим мышлением, начали формироваться идеи общечеловеческого единства, однако, как мы видели, философские учения, отвергавшие групповую конфронтацию, были вытеснены на периферию духовной культуры в качестве избыточного разнообразия. В различных исторических эпохах и в различных культурных регионах их роль временно возрастала, однако каждый раз они не выдерживали конкуренцию с новыми идеологиями группового размежевания. Уже во второй половине XX в. предельно обнажившаяся угроза глобальной катастрофы потребовала свободных от конфронтации межгосударственных и межклассовых коалиций, образование которых спасло цивилизацию. Но с окончанием холодной войны и концепция "общечеловеческих ценностей", и концепция "экологической безопасности" стали обрастать идеологическими акцентами, обернувшись в ряде случаев инструментом экономического, политического и военного давления. Со своей стороны, в качестве протеста против вестернизации, пышным цветом расцвели "цивилизационные" теории, под сенью которых и реанимируются все формы фундаментализма (см. об этом (Зверева 2003; Шнирельман 2003; Алаев 2008)).

Поскольку до недавнего времени идеологии, равно как и войны, оставались необходимыми факторами исторического существования и развития, постольку востребованными становились те религиозные учения, которые обеспечивали идейную мотивировку межгрупповой вражды. Ранние христиане, хотя ненавидели "язычников", разрушали античные храмы, разбивали камнями статуи, убивали философов и громили рынки ("изгнание менял из Храма"), но считали использование боевого оружия грехом. Начав же смыкаться с властными структурами, они первым делом разработали концепцию священных войн, и Августин нашел достаточно оснований для этого в библейских текстах (равно как в концепциях "справедливой войны" римских и греческих философов).

 

 С тех пор "никогда Церковь наставляющая не осуждала все виды войн" (Контамин 2001: 311), зато пацифистов не раз объявляла еретиками (ср. (Брок 2000)). Религиозные иерархи активно использовали перенос агрессии на общего врага – единственный эффективный прием в матрице "они – мы" – и так пресекали нежелательные войны, освящая все прочие. Здесь они не придумали ничего качественно нового по сравнению со старейшинами первобытных племен, которые укрепляют свою власть, поощряя межплеменные конфликты и так переадресуя молодежную агрессию. Когда же какая-либо идеология (религиозная или квазирелигиозная) охватывала своим влиянием обширные территории, она расчленялась на враждебные ереси и секты с еще более злобной взаимной ненавистью.

Парадокс, состоящий в том, что малые различия провоцируют более интенсивную неприязнь, чем различия фундаментальные, хорошо известен психологам (Лоренц 2008). Авторитарное сознание легко и органично уживается с противоположностями (типа "Бог – Дьявол"), которые для него логически необходимы и психологически комфортны. Гораздо тяжелее переживаются оттенки и полутона: вызывая когнитивный диссонанс, эмоциональный дискомфорт и отторжение, они немедленно возводятся в предмет бескомпромиссной конфронтации.

Социологи религии отмечали, что по-настоящему верующий человек (не ряженый и не ангажированный "политический модератор") не может оставаться терпимым к конкурирующей Истине: "чужой" бог, пророк или "чужое" откровение вызывают утробную агрессию (Berger 1967; Liebman 1983; Baumeister 1991). Это превращенное выражение атавистической, доставшейся нам в наследство от первобытных предков ненависти к двойнику – конкуренту за экологическую нишу – со всей отчетливостью прослеживается как в религиозных, так и в квазирелигиозных идеологиях.

Оттого разборки между приверженцами родственных учений характеризуются особенной свирепостью, гражданские войны более жестоки, чем войны международные, а триумф вооруженных бунтов и революций в той или иной стране с удивительной регулярностью превращал недавних соратников в смертельных врагов. "Революция, как Хронос, пожирает своих детей" – летучая фраза, якобы произнесенная Ж. Дантоном перед казнью. Писатель-эмигрант, современник Октябрьской революции М. Алданов заметил, что если бы русские большевики ненавидели буржуазию так же сильно, как они ненавидят друг друга, то капитализму во всем мире действительно пришел бы конец. В начале 1930-х гг. бескомпромиссный конфликт (вплоть до уличных баталий) между влиятельными левыми партиями Германии открыл А.Гитлеру дорогу к власти: вожди Коммунистического Интернационала декларировали, что социал-демократы представляют бо`льшую угрозу для мировой революции, чем нацисты. А в 1960-1980-е гг. множившиеся расколы между национальными компартиями и внутри каждой из них выглядели пародией на историю христианства.

В истории едва ли не всех религий были периоды и учения, сглаживавшие бого-дьявольскую контроверзу (Фромм 1992), и были великие проповедники, стремившиеся притупить межгрупповую вражду (Честертон 1990). Однако социально-политическая реальность подстраивала под себя самые благие намерения, которые вновь и вновь мостили дорогу к войне…

 

 К концу XX в. множившиеся секты и организации с крайне воинственными установками превратили исламскую идеологию в опаснейший источник политического террора. Как отмечает исследователь исламской религии П. Сукхдео, Коран, подобно прочим священным книгам, содержит "выбор на все случаи жизни. Если ты хочешь мира, то найдешь стихи, призывающие к миру. Если стремишься к войне – отыщешь агрессивные" (цит. по (Докинз 2008: 430)…

Идеологии и войны отвечают не только потребностям общества, но также глубинным функциональным потребностям человека, чем в не меньшей степени определяется их воспроизводство. Психологи, изучающие возможность устранения насилия из жизни общества (Лоренц 2008; Рапопорт 1993; Мэй 2001; Одергон 2008 и др.), пишут о том, что многие духовные потребности легче всего удовлетворяются в религиозном или квазирелигиозном контексте, особенно при обострении межгрупповых конфликтов. Аффилиация (принадлежность группе) и чувство защищенности, сочувствие и самопожертвование, преодоление, жажда служения и смысла жизни часто толкают массы людей в объятья самых агрессивных идеологов и политиков, и все это превращает войну в трудно заменимый генератор смыслов. Бессознательное стремление к острым амбивалентным переживаниям, возбуждаемым в атмосфере вооруженного конфликта, настолько глубоко вплетено в эмоциональную ткань, что все формы замещающей активности, созданные культурой (искусство, ритуалы, спорт), до сих пор могли лишь временно тормозить его актуализацию. Рано или поздно усиливается тяга к страстям "не понарошку", и люди ищут пути их "рационализации".

 

 Такие моменты в колебательной динамике массовых настроений – золотое время для идеологов. Они по себе чувствуют, что инерция мифологического мировосприятия не искоренена тысячелетиями развития цивилизации. Бремя индивидуальной ответственности тяжко, и взрослому человеку комфортно ощущать себя под опекой всемогущего и всеведущего Хозяина (или Отца), готового сурово покарать, а в конце концов приласкать и вывести на истинный путь. Благостное чувство зависимости от Авторитета составляет эмоциональную подоплеку инфантильно-рабского ума, что демонстрируют как жизненные наблюдения, так и специальные психологические исследования.

Младенец с первых дней жизни усваивает зависимость между удовлетворением его потребностей и действиями взрослых (Lewis 1957) и привыкает к тому, что всякое событие обусловлено действиями взрослых, а собственная его жизнеспособность и благополучие зависят от опеки всемогущих родителей (воспитателей) и от умения соответствовать их требованиям. Растущий ребенок переносит эту логику отношений на мироздание и, начав задавать вопросы, "чаще стремится выяснить творца, нежели причину событий" (Валк 1985: 62). Так он воспроизводит анимистическое мышление первобытных предков (социогенетический закон), которое с возрастом закрепляется, воплощаясь в различных формах религиозного мировосприятия. Стихийная телеология, затрудняющая восприятие научного знания "бывшим ребенком", составляет когнитивный источник религиозной установки (Bloom, Weisberg 2007).

Другой ее источник – эмоциональный: страдания, искони сопровождавшие человеческое бытие, переносятся значительно легче, если удается найти повод для фиксации на собственной "виновности". В этом отношении особенно комфортна христианская вера, усматривающая вину уже в самом факте греховного зачатия. Спасительное для душевного равновесия чувство вины перестраивало палитру эмоциональных переживаний и обеспечивало мощнейший механизм психологической защиты средневекового европейца, жизнь которого переполнена физической болью, смертью и повседневными угрозами…

 

По наблюдениям клиницистов, нынешние психические расстройства часто воспроизводят норму предыдущих культурно-исторических эпох. Так в очередной раз проявляется закон отсроченной дисфункции, который добавляет существенный штрих в дискуссию между специалистами по эволюционной этике о том, являются религии адаптивным механизмом или своего рода "вирусом", поразившим человеческое сознание (Boyer 2008; Norenzayan, Shariff 2008; Марков 2009). В полном согласии с синергетической моделью, прежнее средство психической и социальной адаптации на новом этапе исторического развития оборачивается дисфункциональными эффектами.

В этом – одна из драматических коллизий нашей эпохи. Гуманитарное уравновешивание быстро развивающихся технологий настоятельно требует освобождения разума от религиозно-идеологических пут – ибо в противном случае его носитель обречен, – но без таких пут человек чувствует себя неуютно. Приходится предположить, что в обозримом будущем либо человеческий (постчеловеческий? человеко-машинный?) разум перерастет инерцию идеологического мировосприятия, либо гремучая смесь мистического порыва со смертоносной рациональностью новейшего оружия взорвет здание цивилизации.

Не может стать космически значимым разум, идентифицирующий себя как христианский, мусульманский, иудейский, буддийский или индуистский, как пролетарский или буржуазный, как русский, французский, китайский, американский или зимбабвийский. Такой разум неизбежно увязнет во внутренних разборках, погребя своего носителя под обломками неукрощенной технологической мощи. Универсальность доступна только разуму в высокой степени индивидуальному, а потому космополитическому.

Оптимистически оценивая перспективу становления такого разума, Ф. Бродель писал в 1963 г., что историческая стадия множественных цивилизаций завершается и человечество переходит в "стадию единой цивилизации, способной распространиться на всю Вселенную" (Бродель 2008: 38). Не поторопился ли знаменитый историк?..

 

 

ТЕСТ НА ЗРЕЛОСТЬ И "МОЛЧАНИЕ КОСМОСА". Естественный отбор планетарных цивилизаций?

 

Идею о том, что... разум может распространиться по всей Вселенной, физики рассматривают серьезно. 
  Митио Каку

Ах, Земля-Земля, родимый мой, непознанный, Неопознанный, живой еще объект! 
  Р.И. Рождественский

 

Здесь возникают новые вопросы, от ответов на которые во многом зависит оценка глобальных перспектив.

Прежде всего: возможны ли в принципе стратегические смыслы жизни в последовательно светском контексте? Приняв, что в "этой" Вселенной смыслообразование в конечном счете непременно замыкается на (квази)религиозную установку по логике априорных идей или врожденных гештальтов (а помимо такой установки жизненные смыслы разрушаются), мы вынуждены вернуться к худшему из прогнозов, представленных в предыдущем разделе. А именно: есть некоторый предел технологического развития, достигнув которого, всякая планетарная цивилизация самоуничтожается, и эволюция на Земле вплотную приблизилась к этому пределу.

Тогда следует признать, что диапазон саморегуляции действительно несоразмерен возможностям внешнего управления и превращение интеллекта в космический фактор, допустимое с точки зрения физики, синергетики и эвристики, запрещено законами культурной антропологии и социальной психологии.

Если правда, что вне группового тотема разум безнадежно теряет опорные смыслы и что семантические единицы на самом деле принципиально не поддаются "распаковке", то все наши эвристические экзерсисы ничего не добавили по существу к сценариям классического натурализма. Мы просто возвращаемся к тому, что жизнь, культура и сознание суть побочные эффекты определенной стадии развития физической Вселенной, которым в принципе не суждено играть в ней какую-либо активную роль, долгосрочные перспективы исчерпывающе описываются известными законами физики и вся человеческая история есть лишь местечковый "фарс". Тогда самое банальное объяснение получает и "молчание Космоса", или так называемый парадокс Ферми: "Где они?"

Парадокс, сформулированный еще в 1950-х гг., становится теоретически все более напряженным. При нынешнем техническом оснащении астрономы фиксируют по две новые экзопланеты в неделю. Обнаружено несколько планет, схожих с Землей по объективным параметрам, но следов разумной активности засечь не удается. Это долго объясняли несовершенством техники, методов или направления поиска, но в последнее время укрепляется иное соображение: сколь ни мизерна вероятность спонтанного образования живой клетки, вероятность того, что простейшая жизнь дорастет до космически релевантного разума, на много порядков ниже или вовсе равна нулю.

  

В терминах антропного космологического принципа это означает, что эволюция на Земле приблизилась к пределу сложности, допустимой фундаментальными константами "нашей" Вселенной. Их сочетание, обеспечившее образование жизни, культуры и рефлексирующего разума, обусловило и наличие "априорных идей" – внутренне замкнутых и далее неделимых единиц (атомов? фракталов? семов?), ограничивающих свободу конструирования смыслового поля. Таким образом, наш "второй ключевой вопрос" решается отрицательно: сознание – космологически нефундаментальный феномен, поскольку космическая перспектива разумной деятельности блокируется ограниченными возможностями самоконтроля.

К счастью, данные общей и социальной психологии не позволяют считать такое решение вопроса окончательным, хотя и оставляют пока многое неясным…Повод для надежды дает то обстоятельство, что элементы последовательно светского и критического мировоззрения накапливались в мировой философской мысли на протяжении двух с половиной тысяч лет. Уже не раз обращалось внимание на такие элементы в учениях античных и китайских философов у истоков осевого времени, арабских зиндиков X в., гуманистов Возрождения, Прогрессистов и Просветителей Нового времени, материалистов пантеистического направления, агностиков и скептиков.

Великие мыслители, отвечая на запросы своих эпох, искали основания нравственности, свободной от потусторонних санкций, опорные линии жизнедеятельности, выводящие за рамки индивидуального существования без апелляции к служению небесным повелителям или коллективному тотему, духовности без мистики и солидарности без конфронтации. Идеи, не оцененные по достоинству большинством современников, теперь становятся по-настоящему востребованными историей, и их "избыточное разнообразие" могло бы составить каркас планетарного миропонимания.

Материальным фактором расшатывания идеологических установок становится широкое распространение компьютерных сетей с параллельным совершенствованием механизмов и языков представления информации. Под их влиянием линейное ("книжное") мышление сменяется мышлением "мозаичным" и паллиативным. Разумеется, мозаичное мышление, формируемое современными средствами коммуникации, ни в коем случае не тождественно мышлению критическому. И все же их роднит отторжение догматических схем, характерных для мифа. Поэтому "мозаизация" дает дополнительный импульс развитию критического мышления, способности к скепсису, самоиронии и компромиссу. Что со средствами передачи информации совершенствуются и приемы манипуляции сознанием – не новость. Но это обстоятельство не должно обескураживать, поскольку в эволюционной динамике "хищник – жертва" вместе с контрсуггестивным иммунитетом растет качество индивидуального и общественного сознания.

В социально-организационном плане развитие компьютерных сетей размывает границы государств, конфессий и региональных "цивилизаций": распределение индивидуальных контактов все менее определяется географическим фактором, подобно тому, как в мегаполисе с хорошо налаженной телефонной связью конфигурация контактов слабо зависит от района проживания. "Конец географии" может получить дополнительный стимул с развитием специальных языков автоматического перевода, позволяющих понимать текст на любом национальном языке. Вероятно, будет совершенствоваться сенсорное включение в контакты: кроме зрительного и слухового, удастся задействовать обонятельный, осязательный и прочие каналы…

  

Соответственно, социально-психологическим коррелятом социокультурного разнообразия становится терпимость к малым различиям, дополняющая нетерпимость к принципиальным различиям. В последнем случае протест вызывает не непривычная внешность или странные идеи, а чуждое данной культуре поведение – например, убийство людей или животных, пренебрежение к гигиене, грубое насилие в семье и т.д. – то, что ранее мы обозначили как конфликт исторических эпох.

На каждом этапе одни параметры терпимости/нетерпимости сменялись другими, равно как, по закону иерархических компенсаций, сменяли друг друга параметры социального разнообразия. Вектор ограничения физического насилия предполагает растущую способность к компромиссу и вместе с тем – готовность пресекать неприемлемые отклонения от принятой нормы отношений.

Поясним сказанное характерными примерами из культурной антропологии. Английская колониальная администрация в Индии обнаружила, что в группе племен существуют жертвенные рабы (так называемые мерия). Их выращивали, как скот, на заклание, и при определенных празднествах, накрепко привязав к жертвенному столбу, предавали жесточайшим физическим пыткам; считалось, что чем сильнее предсмертные муки и стенания жертвы, тем больше удачи это принесет племени. Племена, в которых такого обычая не существовало, безразлично (терпимо) относились к жертвоприношениям соседей. Англичане же, узнав о кровавых оргиях, сочли своим долгом их пресечь, чем вызвали очередную вспышку активной ненависти к себе, а расчет на то, что благодарные мерия, спасенные от страшной участи, станут союзниками и помощниками колонизаторов, не оправдался (Шапошникова 1968; Каневский 1998). С еще большими трудностями были сопряжены попытки уничтожить страшную традицию самоубийства и убийства вдов и т.д.

В Австралии ученые и правозащитники дискутировали о том, правомочны ли европейские переселенцы пресекать традиционное людоедство, распространенное среди аборигенов. Решающим импульсом стала эпидемия специфической "болезни куру" в конце 1950-х гг.: смертоносный вирус, передающийся через человеческое мясо (особенно мозговое вещество), грозил полностью уничтожить крупную популяцию туземцев в Новой Гвинее, бывшей тогда австралийским протекторатом. Правительство не могло равнодушно допустить гибель аборигенов (шла уже вторая половина XX в.!) и сменило терпимость к коренной традиции на активное вмешательство (Diamond 1999).

Поскольку в эпицентре конфессиональных, этнических, классовых и прочих макрогрупповых культур более или менее зримо присутствует образ врага, сценарий выживания планетарной цивилизации допускает сохранение только их карнавальной стороны с выхолощенным содержанием. Это полезно понимать энтузиастам утопических программ возрождения этнических традиций. Лишив племена апачей возможности регулярно "выходить на тропу войны", бледнолицые братья вырвали из их культуры вместе с жалом и душу. После этого культуру можно поддерживать посредством внешних ритуалов, сувенирных поделок и театрализованных представлений, но ее мировоззренческие основания, вместе с концентрированным в них историческим опытом, остаются достоянием коллективной памяти человечества.

Такова в радикально неконфронтационном мире судьба любой макрокультуры, каким бы изысканным фасадом ни маскировалось ее острие. Образование планетарного сознания предполагает, что легендарные образы воителей, грозные крепости, ощетинившиеся пушечными жерлами, и прочий романтический антураж вместе с всецветными боевыми знаменами перестанут служить потенциалом мобилизации "коллективного духа" и сохранятся в функции нейтральных исторических достопримечательностей.

 

 Нивелирование культур и потеря макрогрупповой идентичности не могут проходить безболезненно. Однако, на наш взгляд, представление о религии и "складе национальной психологии" как константах, которые "без открытого насилия или давления власти. изменить нельзя" (Акимов, Яковлев 2012: 208), недооценивает механизм исторической перестройки коллективного мироощущения через включение в новые информационные сети. Мы видим, что от того, насколько эффективен этот механизм, может зависеть судьба планетарной цивилизации. Степень же его эффективности не в последнюю очередь определяется своевременным пониманием задачи и готовностью подняться над ностальгическими эмоциями. Касаясь эмоциональной стороны дела, уместно использовать парафраз известного высказывания У. Черчилля: кто не сожалеет об уходящих национальных культурах, у того нет сердца, а кто пытается их реанимировать, у того нет головы.

Сказанное о национальных культурах тем более справедливо в отношении культур конфессиональных, особенно – богооткровенных. В последние десятилетия публичная риторика клерикалов подстраивается под новейшие гражданские ценности: иерархи традиционных конфессий дружно вещают о неприятии войн, смертной казни, педофилии, абортов и прочих неодобряемых современной западной культурой явлений. В этом присутствует изрядная доля лукавства, так как смена ценностей построена не на критике основ (каковая обрушила бы все здание), а на наивности адептов. Последним часто невдомек, что совсем недавно войны одна за другой освящались, казни и пытки поощрялись, вступление в брак благословлялось с двенадцати лет (Пушкарева 2009), избавление от больных или ненужных детей ("постнатальные аборты") считалось частным делом родителей и т.д. В любом случае, приветствуя такое веяние в религиозной риторике, надо понимать, что оно заведомо неустойчиво. Заявления в том духе, что все религии имеют равное право на Истину, логически и психологически несовместимы с верой в Богооткровение, а потому могут носить лишь временный и конъюнктурный характер.

Рассматривая перспективную альтернативу, Э. Тоффлер еще в 1980 г. указал на то, что с развитием сетевых структур размывается классическое различие между большинством и меньшинством. Согласно его прогнозу, большинство станет складываться из многочисленных меньшинств, и это изменит характер профессиональной политической деятельности: автор предвидел формирование временных "модульных" партий, отражающих гибкие групповые образования, и выдвижение "мини-мажоритарных" политиков (Toffler 1980).

Такие прогнозы выглядят несколько поспешными, но становящийся "мировой средний класс" формирует светские альтернативы традиционным религиозным верованиям (Coats 1994). Согласно социологическим данным, несмотря на реанимацию религиозных настроений и всплески фанатизма в ряде регионов, заставившие говорить о "религиозном ренессансе", в целом приверженность людей религии в современном мире уменьшается (World Values 2012; Коротаев и др. 2012), хотя сведения и в этой области противоречивы (Mirkovic 2015)… Противоречие двух тенденций – всплеск фундаментализма, "религиозный ренессанс", с одной стороны, и глобализация с размыванием макрогрупповых размежеваний, с другой стороны, – составляет лейтмотив нынешнего этапа мировой истории. Если он разрешится в пользу планетарно-космического сознания, то в середине XXI в. "глобальные" проблемы будут выглядеть совсем иначе (одной из стержневых может стать отношение "естественного" и "искусственного" интеллекта). Если же возобладает идеологическая тенденция, то те натуралисты, которые прогнозируют "естественный" ход событий на Земле и во Вселенной, едва ли сами возрадуются своей горькой правоте.

  

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Агаджанян 2007 – Агаджанян А.С. Буддизм и политические конфликты в Юго-Восточной Азии // Религия и конфликт. М., 2007. С. 266-283.

Акимов, Яковлев 2012 – Акимов А.В., Яковлев А.И. Цивилизации в XXI веке: проблемы и перспективы развития. М., 2012.

Алаев 2008 – Алаев Л.Б. Смутная теория и спорная практика: о новейших цивилизационных подходах к Востоку и к России // Историческая психология и социология истории. 2008. Т. 1. N2. С. 87-112.

Большаков 2000 – Большаков О.Г. История халифата. Т. 1: Ислам в Аравии (570-633 гг.). М., 2000.

Бочаров 2001а – Бочаров В.В. Антропология насилия // Антропология насилия. СПб., 2001. С. 497-532.

Бочаров 2001б – Бочаров В.В. Интеллигенция и насилие: социально-антропологический аспект // Антропология насилия. СПб., 2001. С. 39-87.

Бродель 2008 – Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. М., 2008.

Брок 2000 – Брок П. Отношение к ненасилию в пацифистских сектах в Средние века и раннее Новое время // Ненасилие как мировоззрение и образ жизни (исторический ракурс). М., 2000. С. 39-59.

Валк 1985 – Валк Н.А. Когнитивная сущность парадоксальных вопросов ребенка // Уч. записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 714: Теория и модели знаний. Труды по искусственному интеллекту. Тарту, 1985. С. 52-67.

Валлерстайн 2001 – Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб.: Университетская книга, 2001.

Докинз 2008 – Докинз Р. Бог как иллюзия. М., 2008.

Зверева 2003 – Зверева Г.И. Цивилизационная специфика России: дискурсивный анализ современной "историософии" // Общественные науки и современность. 2003. N4. С. 98-112.

Каневский 1998 – Каневский Л. Каннибализм. М., 1998.

Кастельс 2000 – Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. М., 2000.

Кацура 2000 – Кацура А.В. В погоне за белым листом. М., 2000.

Клюев 2002 – Клюев Б.И. Религия и конфликт в Индии. М., 2002.

Контамин 2001 – Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001.

Корнев 1987 – Корнев В.И. Буддизм и общество в странах Южной и Юго-Восточной Азии. М., 1987.

Коротаев и др. 2012 – Коротаев А.В., Столярова Т.И., Халтурина Д.А. Религиозность в странах современного мира: сравнительный анализ // Историческая психология и социология истории. 2012. Т. 5. N2. С. 18-27.

Коул, Скрибнер 1977 – Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977.

Лоренц 2008 – Лоренц К. Так называемое зло. К естественной истории агрессии // Так называемое зло. М., 2008. С. 87-310.

Лурия 1974 – Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных процессов. Экспериментально-психологическое исследование. М., 1974.

Марков 2009 – Марков А.В. Религия: полезная адаптация, побочный продукт эволюции или "вирус мозга"? // Историческая психология и социология истории. 2009. Т. 2. N1. С. 45-56.

Мэй 2001 – Мэй Р. Сила и невинность: в поисках истоков насилия. М., 2001.

Назаретян 1991 – Назаретян А.П. Интеллект во Вселенной: истоки, становление, перспективы. Очерки междисциплинарной теории прогресса. М., 1991.

Одергон 2008 – Одергон А. Отель "Война". Психологическая динамика вооруженных конфликтов. М., 2008.

Поршнев 1966 – Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1966.

Пушкарева 2009 – Пушкарева Н.Л. Опыт микроанализа эмоциональных отношений семьи "новых русских" XVI столетия // Историческая психология и социология истории. 2009. Т. 2. N2. С. 100-119.

Рапопорт 1993 – Рапопорт А. Мир – созревшая идея. Дармштадт, 1993.

Силади 1994 – Силади А. Тоталитарные культуры XX века: религия и рынок // Общественные науки и современность. 1994. N3. С. 151-165.

Токарев 2011 – Токарев С.А. Ранние формы религии и их развитие. М., 2011.

Уилсон 2014 – Уилсон Э. Хозяева Земли. Социальное завоевание планеты человечеством. СПб., 2014.

Уколова 1992 – Уколова В.И. Поздний Рим: пять портретов. М., 1992.

Фромм 1992 – Фромм Э. Человек для себя. Исследование психологических проблем этики. Минск, 1992.

Честертон 1990 – Честертон Г.-К. Цветочки Святого Франциска Ассизского. М., 1990.

Шалимов 2000 – Шалимов О.А. Отношение отцов церкви к проблеме насилия // Ненасилие как мировоззрение и образ жизни. М., 2000. С. 15-36.

Шапошникова 1968 – Шапошникова Л.В. Дороги джунглей. М., 1968.

Шнирельман 2003 – Шнирельман В.А. Этногенез и идентичность: националистические мифологии в современной России // Этнографическое обозрение. 2003. N4. С. 3-14.

Baumeister 1991 – Baumeister R.F. Meanings of life. N. Y.: The Guilford Press, 1991.

Berger 1967 – Berger P.L. The sacred canopy: Elements of a sociological theory of religion. Garden City, N.Y., 1967.

Bloom, Weisberg 2007 – Bloom P., Weisberg D.S. Childhood origins of adult resistance to science // Science. 2007. Vol. 316. P. 996-997.

Boyer 2008 – Boyer P. Religion: Bound to believe? // Nature. 2008. Vol. 455. P. 1038-1039.

Campbell 2004 – Campbell L. Historical linguistics: An Introduction. Edinburgh; Cambridge, MA: Edinburgh Univ. Press, 2004.

Coats 1994 – Coats J. The highly probable future // The Futurist. 1994. July-Aug. P. 1-8.

Dennen 1999 – Dennen J.M.G. van der. Human evolution and the origin of war: A Darwinian heritage // The Darwinian heritage and sociobiology. Westport (CT), 1999. P. 163-185.

Diamond 1999 – Diamond J. Guns, germs, and steel. The fates of human societies. N.Y.; London, 1999. {-26-}

Lewis 1957 – Lewis M.M. How children learn to speak. London, 1957.

Liebman 1983 – Liebman C.S. Extremism as a religious norm // Journal for the Scientific Study of Religion. 1983. N 2. P. 75-86.

Melotti 1985 – Melotti U. Competition and cooperation in human evolution // Mankind Quarterly. 1985. N 25. P. 323-351.

Mirkovic 2015 – Mirkovic A. The real end of history // From Big Bang to global civilization: A Big History Anthology. Vol. 1. Delhi, 2015. P. 188-208.

Norenzayan, Shariff 2008 – Norenzayan A., Shariff A.F. The origin and evolution of religious prosociality // Science. 2008. Vol. 322. P. 58-62.

Stockwell 2007 – Stockwell F. Religion in China today. N. Y., 2007.

Subbotsky 2011 – Subbotsky E. The ghost in the machine: Why and how the belief in magic survives in the natural mind // Human Development. 2011. Vol. 54. P. 126-143.

Toffler 1980 – Toffler Al. The third wave. N.Y., 1980.

World Values 2012 – World Values Survey Association. World values survey five wave aggregated file. Ann Arbor, MI: World Values Survey Association, 2012. URL: http://www.wvsevsdb.com/wvs/WVSDatajsp. (date of access 26.12.2016).

 

 Историческая экспертиза. 2017.  N1

Опубликовано в Публикации за 2017-2022 гг.

По мнению авторов статьи в XXI веке должен произойти беспрецедентный по значению фазовый переход. Либо начнется "нисходящая ветвь" планетарной истории, с перспективой угасания жизни на Земле, либо планетарная фаза эволюции сменится космической. Серия независимых мегаисторических расчетов, показала, что планетарное развитие приближается к математическому пределу (сингулярности). Действия людей в ближайшие десятилетия определят, в каком направлении повернется дальнейшая история. В статье прослеживаются возможные сценарии и обсуждаются рекомендации, направленные на оптимальное разрешение ситуации. Рассматривая современные процессы, как взаимодействие "религиозного ренессанса" и глобализации, ученые делают вывод, что эволюция Земли приблизилась к пределу сложности. Статья далека от мировоззренческой картины Живой Этики, но это только подчеркивает  насколько остро стоит вопрос выбора человечеством своего эволюционного пути.  В заключении авторы предлагают ряд практических мер для изучения глобальных сценариев в университетах посредством включения в их учебные планы материалов по Мегаистории.

 

Балашова Наталья Александровна,

 Савченко Виктор Александрович,

Сажиенко Екатерина Владимировна,

 Назаретян Акоп Погосович

д. филос. н., к. псих. н., профессор,

эксперт РАН, главный научный сотрудник

Института востоковедения РАН (Москва);

 

Журнальный вариант аналитической записки, подготовленной по запросу Фонда изучения глобальных вызовов

 

Поколение живущих сегодня людей можно смело считать самым значительным из всех, что когда-либо жили на нашей планете. Именно они должны определить, достигнет ли человечество... великой цели или будет ввергнуто в пучину хаоса.
Митио Каку

 

Методологические замечания

 Полководцы всегда готовятся к прошлой войне.
Уинстон Черчилль
 

Изучение опыта прогностической работы показало, что главная причина ошибок – склонность авторов к линейным экстраполяциям, усиленная очарованием жесткого детерминизма в науке Нового времени. Неклассическая наука существенно изменила отношение к категориям, связанным со случайностью и нелинейностью, а соответственно, и к роли психологических факторов в развитии событий. Современная методология концентрированно представлена моделями синергетического типа, в которых акцент переносится на фазы неустойчивости и паллиативные сценарии, включая цену за успешное разрешение каждого кризиса. Так мышление и воля людей вовлекаются в систему детерминации глобальных процессов. Тем не менее, вопрос о пределах влияния субъективных факторов на глобальные процессы остается открытым, и даже там, где модель выглядит формально нелинейной (строятся экспоненциальные кривые и т. д.), недооценка градиента нелинейности способна привести к решающим ошибкам.

В свою очередь, недооценка будущих отклонений от линейной модели обычно обусловлена двумя обстоятельствами. Во-первых, краткостью ретроспективной дистанции, из которой выводятся экстраполяционные ожидания, т. е. наиболее яркая текущая тенденция переносится в неопределенное будущее. Во-вторых, маломерностью (недостаточной системностью) аналитической модели: экстраполяция строится на основании изолированных дисциплинарных знаний – экономики, энергетики, демографии, экологии и т. д. Отсюда и вытекает сглаживание «субъективных» влияний, а соответственно, неадекватное определение реальных возможностей и вызовов. Между тем сравнительно-исторический анализ демонстрирует, что удельный вес ментальной реальности в системе причинных зависимостей неуклонно возрастал и достиг очень высокого значения.

В психологии социальной безопасности понятие «вызовы» складывается из трех переменных: угроза, опасность и риск.

Угрозой считается любое событие, способное нанести ущерб тем или иным интересам субъекта. Живой организм, тем более человек или общество постоянно живут в обстановке внешних и внутренних угроз, которые не имеют драматических последствий до тех пор, пока субъект успешно с ними справляется. Опасность – более сложное понятие. Это величина, определяемая отношением угрозы к готовности субъекта ей противостоять. Наконец, риск – вероятность возрастания опасности при определенных действиях или при бездействии.

В конкретных ситуациях снизившаяся угроза может сопровождаться растущей опасностью с дополнительными рисками, и наоборот. Хрестоматийный пример: за пределами своего жилья угрозы возрастают, но травмы, увечья, вплоть до внезапных смертей и убийств, чаще случаются дома, поскольку, выйдя за порог, люди более сосредоточенны и готовы к возможным угрозам, а вернувшись, расслабляются – и сравнительно меньшие угрозы оборачиваются нежданными опасностями. Опасность радикально возрастает при двух обстоятельствах: в случае незнания об угрозе, недооценки или пренебрежения к ней, а также, напротив, при формировании у субъекта виктимной установки, ощущения неотвратимости угрозы и собственной беспомощности.

Приведенные определения сегодня особенно существенны при обсуждении планетарной перспективы. При этом функциональное качество прогнозной модели решающим образом зависит от того, в какой мере выделенные для экстраполяции тенденции отвечают масштабу и задачам прогнозирования. К настоящему времени сложилась такая ситуация, что эффективное моделирование будущего требует максимальной ретроспективной дистанции и системного вовлечения дисциплинарных отраслей от космологии до психологии. Этому способствуют фундаментальные научные открытия на стыке ХХ и XXI веков, заставившие по-новому оценить обозримые перспективы цивилизации. Подробный иллюстративный и библиографический аппарат к изложенному см.: Назаретян 2015а; 2015б; 2016; 2017.

 

Мегаистория – междисциплинарный исследовательский проект

...Это сегодня самое полное знание о вас и обо мне. О том, почему
мы есть и почему мы таковы, каковы мы есть. О том, что может
следовать за нами, и насколько это зависит от каждого из нас.
Я. Освитленый
 

К 1980-м годам в различных дисциплинах был накоплен массив фактических данных, свидетельствующих о том, что история и предыстория человечества, био-, геосферы и космоса составляют единый преемственный процесс и в многообразии разнородных событий прослеживаются сквозные векторы. На протяжении без малого 14 млрд. лет, от самого горизонта доступного сегодня ретроспективного обзора (Большой взрыв), Вселенная изменялась от хаоса и однообразия в сторону все более сложных организаций и устойчиво неравновесных состояний. Ученые разных стран и специальностей заговорили об универсальной эволюции. Сформировался исследовательский проект, нацеленный на построение интегральной картины прошлого, – Мегаистория (Big History; Weltallgeschichte).

Поскольку обнаруженные векторы универсальной эволюции вошли в отчетливое противоречие с ожиданиями, вытекающими из классического естествознания (где основой необратимости времени считается закон возрастания энтропии), астрофизики вынуждены различать термодинамическую и космологическую стрелы времени (рис. 1), оставив под вопросом причинную связь между ними.

Рис. 1. Стадии космической эволюции (по Э. Чейсону)

Далее было показано, что динамика универсальной эволюции на всем ее протяжении оставалась крайне неравномерной. В первые миллиарды лет после Большого взрыва структурные преобразования в Метагалактике – образование частиц, галактик, звезд и планет – последовательно замедлялись. Но около 10 млрд. лет назад в недрах звезд первого поколения были синтезированы и выброшены взрывами в космическое пространство ядра тяжелых элементов – и сформировался новый механизм самоорганизации, связанный с конкуренцией за свободную энергию (образование и сохранение тяжелых элементов требуют энергии извне). Развитие продолжилось в направлении органического вещества и живой клетки, а прежнее замедление сменилось столь же последовательным ускорением: образовались два рукава универсальной эволюции (рис. 2).

 

Рис. 2. Два рукава универсальной эволюции (по А. Пинкину)

Образовавшаяся около 4,5 млрд. лет назад Земля была в короткий срок «заражена» простейшими живыми организмами. Имеются эмпирические основания полагать, что первичная жизнь зародилась в иной точке Галактики, за 215 млн. лет (один галактический год) была разнесена метеоритами и кометами и угнездилась на всех доступных пространствах: только одно из таких оснований – следы жизни, относящиеся к эпохе, предшествовавшей появлению на планете океана.

Здесь важно то, что Земля стала одним из локусов, на котором продолжилось ускорение эволюционного процесса, причем независимые расчеты, произведенные учеными Австралии, России и США по разным источникам и даже с использованием различных математических аппаратов, выявили неожиданное обстоятельство. А именно, эволюция био- и антропосферы сопровождалась удивительно четкой временной динамикой: интервалы между глобальными фазовыми переходами последовательно сокращались в соответствии с простой логарифмической формулой. (рис. 3)

Рис. 3. Гипербола ускорения планетарной эволюции (по А. Панову)

Представленные расчеты окончательно дезавуировали «экзогенный» подход к объяснению переломных эпизодов в истории жизни и общества, когда за каждым таким событием шли упорные поиски внешних причин типа геологических, космических или климатических катаклизмов (что каждый раз требовало искусственных допущений). Теперь же перед нами открывается неожиданная картина. На протяжении 4 млрд. лет на планете дрейфовали континенты, сдвигались магнитные полюса, чередовались ледниковые и межледниковые эпохи, извергались мощные вулканы, падали крупные метеориты, потом появился Homo sapiens с его «свободой воли» и вечными сумасбродствами, а около 10 тыс. лет назад (в неолите) начала формироваться антропосфера; тем не менее фазовые переходы в эволюции следовали, как по расписанию.

Этот факт принципиально объясняет синергетическая модель отсроченной дисфункции. Накопление неизбежных эффектов антиэнтропийной активности устойчиво неравновесной системы (биосферы, общества) со временем оборачивается такими изменениями в среде, которые обесценивают прежние механизмы сохранения и экстенсивного развития. Контрпродуктивные механизмы стимулируют катастрофический рост энтропии, и дальнейшая жизнедеятельность требует более тонких механизмов, обеспечиваемых усложнением внутренней структуры и совершенствованием «интеллекта» системы. Глобальные кризисы, спровоцированные собственной активностью био- или антропосферы, разрешались глубокими перестройками с отсечением архаичных подсистем: массовое вымирание видов, разрушение антропоценозов.

Внимательный анализ таких эпизодов показывает, что в каждом из них события могли развиваться совсем иначе: биосфера, а затем антропосфера могли быстро деградировать (на языке синергетики – простой аттрактор) или «зависнуть» (горизонтальный аттрактор) с перспективой медленной деградации. Мы живем на этой планете благодаря тому, что до сих пор во всех поли-фуркационных фазах кризисы разрешались перестройками глобальной системы в направлении вертикального аттрактора: устойчивость восстанавливалась взрывообразным ростом сложности и совокупной интеллектуальности системы, что для отдельных подсистем оборачивалось необратимой катастрофой, но обеспечивало последовательное удаление глобальной системы от равновесного состояния. Следуя же известному из теории систем принципу имплементации (все, что может произойти, происходит), логично предположить, что альтернативные сценарии разыгрываются в иных точках Вселенной и очень немногие из развивающихся планет достигают уровня, сопоставимого с технологической цивилизацией Земли.

 

Загадка сингулярности

Все ускоряющийся прогресс технологий и непрекращающиеся
 изменения в жизни людей, очевидно, приближают историю
 нашего вида к какой-то фундаментальной сингулярности, после
 которой  знакомый нам человеческий мир не может продолжиться.
Дж. фон Нейман
 

Экстраполяция полученной гиперболы привела всех ее первооткрывателей к почти единодушному (если отвлечься от частных интерпретаций) выводу: около середины текущего века кривая сворачивает в вертикаль, т. е. теоретически скорость эволюции устремляется к бесконечности, а интервалы между фазовыми переходами – к нулю. Точка на гиперболической кривой, где значение функции обращается в бесконечность, называется сингулярностью.

 

 Поэтому указанный математический вывод обозначен (по именам авторов) как Вертикаль Снукса – Панова или Сингулярность Курцвейла.

Добавим, что мегаисторические расчеты подкрепляются и расчетами по частным параметрам, связанными, например, с экспоненциальным накоплением генетического груза из-за сокращения детской смертности и увеличения средней продолжительности жизни и т. д. Похоже, наша цивилизация в ускоряющемся режиме приближается к полифуркационной точке, превосходящей по планетарному (и космическому?) значению все прежние фазовые переходы, и интрига четырех миллиардов лет эволюции действительно будет так или иначе разрешена в текущем веке. Комплексные исследования с использованием синергетической модели привели к выводу, что за математическим пиком планетарной эволюции просматриваются три «постсингулярных» аттрактора (с веером сценариев внутри каждого из них).

  1. Начало «нисходящей ветви» истории, о которой много писали европейские философы ХУШ-Х1Х веков, связывая ее с внешними факторами (старение Земли, угасание Солнца) и относя на тысячи, миллионы и сотни миллионов лет в будущее. Сегодня мы видим, что причиной исчерпания истории может стать исключительно собственная деятельность человечества и критический срок исчисляется десятилетиями. В зависимости от того или иного сценария деградация антропо- и биосферы может длиться от суток до тысячелетий, но в любом случае простым аттрактором остается превращение Земли в «нормальное» космическое тело, подобное Луне или Марсу, не отягощенное разумом и жизнью.
  2. «Зависание» эволюции с перемещением ядра социальной жизнедеятельности в виртуальную реальность – горизонтальный аттрактор. Достигнутая устойчивость может оказаться долгосрочной, но рано или поздно растущая энтропия космической Вселенной поглотит «эскапистскую» цивилизацию.
  3. Смена планетарной фазы космической фазой эволюции, сопровождающаяся радикальными преобразованиями состояния, качества разума и его субстрата, – вертикальный аттрактор. Такая перспектива мало напоминает идиллии «светлого завтра», когда будущее рисуется как подретушированная копия настоящего, но изменение фундаментальных качеств разума – необходимая предпосылка дальнейшего развития.

Здесь уместно напомнить, что «прогресс» всегда был и остается выбором меньшего из зол, так как альтернативой ему в фазе неустойчивости становится деградация системы.

 

Возможна ли космологическая перспектива?

Вероятно, «Молчание Космоса» означает просто то,
что пока ни одна планетарная эволюция не смогла
 породить разум, соразмерный космическому предназначению.
В. Гарун
 

Почти до конца ХХ века подавляющее большинство солидных астрофизиков были убеждены в том, что сознание, культура и прочие продукты эволюции на Земле суть всего лишь побочные продукты слепой игры физических сил, неспособные активно повлиять на процессы космического масштаба. Преобладающее убеждение образно выразил лауреат Нобелевской премии С. Вайнберг: только понимание неизбежного конца придает «фарсу» человеческого существования оттенок «высокой трагедии». Согласно же экстремальной версии, то, что мы называем эволюцией, в действительности есть необратимый рост энтропии Вселенной, а человечество с его сумасшедшими амбициями представляет собой «космический мусор». О перспективе решающего влияния разума на космос осмеливались упоминать некоторые советские ученые или выходцы из СССР, испытавшие на себе влияние русского космизма, но в науке ХХ века такие вольности выглядели экзотикой.

К концу 1990-х годов концептуальная установка в астрофизике решительно изменилась. В новейшей литературе приводятся обильные аргументы в пользу того, что сознание – не эпифеномен, а «космологически фундаментальное явление», способное сыграть ключевую роль в дальнейшей эволюции Метагалактики, и что «законы природы» принципиально не ограничивают масштаб и диапазон сознательного управления масс-энергетическими потоками. Еще ранее в гештальтпсихологии и эвристике было показано, что неуправляемые константы остаются таковыми в рамках определенной модели и всегда можно творчески сконструировать метамодель, в рамках которой они превращаются в управляемые переменные. Следовательно, потенциальные перспективы разумного влияния на космические процессы беспредельны.

Но тогда космос должен быть полон могущественными цивилизациями! При современной технике астрономы открывают в среднем еженедельно две новые планеты за пределами Солнечной системы, в самое последнее время обнаружены несколько объектов, схожих по ряду параметров с Землей, однако все попытки зафиксировать минимальные признаки разумной активности остаются тщетными. Так называемый парадокс Ферми («Где они?»), сформулированный выдающимся итальянским физиком в начале 1950-х годов, с развитием науки звучит все острее.

 

Технология, психология и жизнеспособность: закон техно-гуманитарного баланса

Мы создали цивилизацию «Звездных войн» с инстинктами
древнего каменного века, общественными институтами
Средневековья и технологиями, достойными богов.
Э. Уилсон
 

 По этому поводу ссылались на технические и концептуальные трудности, но в последнее время все чаще обращают внимание на «гуманитарную» сторону дела. Обобщив разнообразные данные культурной антропологии, истории, исторической социологии и психологии, ученые выявили системную зависимость между тремя переменными: технологическим потенциалом, качеством культурно-психологической регуляции (актуальными ценностями и нормами) и внутренней устойчивостью общества. А именно, чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные регуляторы необходимы для сохранения социоприродной системы. Эта зависимость была обозначена как закон техно-гуманитарного баланса.

Всякая новая технология (не только военная) несет с собой новые угрозы, оборачивающиеся катастрофами, и опасность ограничивается только после того, как общество адаптировалось к ней культурно и психологически. Как показывают специальные исследования, печальная судьба многих процветавших обществ обусловлена тем, что люди, не справившись с возросшим технологическим могуществом, подрывали природные или геополитические основы собственного существования. Продолжали историю те, кому удавалось своевременно привести ценности и нормы деятельности в соответствие с новыми технологиями, причем отбор жизнеспособных организмов интенсифицировался в периоды глобальных антропогенных кризисов. Драматическая «отбраковка» разбалансированных социумов имела и важные позитивные последствия: с ростом убойной мощи оружия и демографической плотности коэффициент кровопролитности обществ (отношение среднего числа убийств в единицу времени к численности населения) нелинейно, но последовательно сокращался.

Так человечеству в целом до сих пор удавалось пройти через все испытания, последовательно обуздывая растущую инструментальную мощь. Но, признав неограниченные возможности развития инструментального разума, мы не готовы оценить перспективу развития его гуманитарной составляющей. Роковую роль в судьбе земной и любой иной цивилизации может сыграть несоразмерность диапазона саморегуляции – сдерживания, сублимации агрессии – диапазону управления силами природы. В итоге разум, рожденный планетарной эволюцией, самоуничтожается прежде, чем достигнет космически релевантной стадии развития.

В лучшем случае можно предположить, что мизерная доля развивающихся цивилизаций (в пределе – только одна) способна преодолеть рубеж между планетарной и космической стадиями. Все прочие, равно как и биосферы, не достигающие уровня технологически развитой цивилизации, остаются отходами универсальной эволюции, реализуя (см. принцип имплементации) опыт всех тупиковых стратегий в универсальном естественном отборе. Будет ли в их числе цивилизация Земли?

 

Война и мир: размывающиеся критерии

Именно так и кончается мир – Не взрывом, а всхлипом.
Т. Элиот
 

 Понятие «глобальный кризис» сформировалось в 1950-х годах, когда человечество пребывало на грани ядерной войны. Серия исторически беспримерных международных компромиссов, достигнутых в 1960-х, обеспечила хрупкую военно-политическую устойчивость, и психологическая адаптация к ядерной угрозе ограничила опасность тотальной катастрофы. Вместе с тем испытанный шок, дополнивший трагедии предыдущих десятилетий, породил, с одной стороны, осознание планетарных взаимозависимостей, а с другой – тревожное переживание по поводу будущего. С начала 1970-х годов внимание ученых и широкой публики переориентировалось на ожидаемые глобальные риски. Небывалый и географически неравномерный рост населения, грядущее исчерпание энергетических ресурсов, пресной воды и атмосферного кислорода – все становилось предметом пристрастных обсуждений.

Обсуждение текущих и прогнозируемых угроз существенно повлияло на сознание политиков и широкой публики и способствовало благополучному завершению ХХ века: общечеловеческий успех был достигнут благодаря своевременному осознанию и устранению главных угроз. Новые поколения еще не оценили в полной мере таких великих достижений, как эффективные международные договоры о взаимном неприменении ядерного оружия, о запрете атомных испытаний в трех средах и о глобальных экологических мерах. Это были беспрецедентные прорывы, обеспечившие наше нынешнее существование. Впервые в истории человечества образовались политические коалиции, не направленные против третьих сил – их цементирующей основой служила безликая (не фиксированная на объекте совместной ненависти) угроза тотального обвала. Человеческая культура и психология адаптировались к ядерным технологиям, подобно тому как на прежних исторических стадиях они адаптировались к огнестрельному, стальному оружию и далее, вплоть до первых чопперов, которыми 2,5 млн. лет назад Homo habilis разбивали друг другу черепа.

В последнее время публикации по глобальной прогностике чаще всего либо рисуют картины безусловного и безоблачного прогресса, либо зацикливаются на коллизиях ушедшего века. Один из свежих и ярких примеров – обсуждение вероятности новой мировой войны на Нобелевском симпозиуме 2016 года. Многие участники настаивали на пессимистическом прогнозе, указывая на растущие международные противоречия, причем картина будущей войны воспроизводила хорошо знакомые классические образы. А в начале 2017 года газеты сообщили, что правительство Швеции возобновило воинский призыв, отмененный семью годами ранее («самоисполняющееся пророчество»?).

Между тем сопоставление нынешних глобальных проблем с масштабными историческими прецедентами, а также материалы обсуждения естественно-научных проектов позволяют полагать, что большинство ожидаемых угроз потенциально устранимы благодаря развитию технологий. Это относится и к демографическому росту, и к исчерпанию энергетических и прочих природных ресурсов (на пике верхнего палеолита 7,5 млн. охотников-собирателей разрушили экосистемы и уничтожили большую часть мегафауны на Земле), и к накоплению генетического груза и т. д. Но каждая технология несет с собой новые угрозы, а с ними опасности и риски, вызванные их несвоевременным осознанием. В целом сегодня их содержание неуместно сводить к тому, с чем человечество столкнулось в ХХ веке.

Так, риски ядерной войны затмили новую неожиданную угрозу, которая обозначилась более полувека тому назад: начали размываться грани между состояниями войны и мира. На фронтах холодной войны, по нашим расчетам, погибли до 25 млн. человек, хотя нам удалось зафиксировать только четыре официально объявленные войны после 1945 года, и это были вовсе не самые масштабные или кровопролитные конфликты (типа «футбольной войны» 1969 года между Гондурасом и Сальвадором). После того как Нюрнбергский процесс объявил войну преступлением против человечества, вооруженные конфликты сопровождались неиссякаемыми эвфемизмами, вплоть до совсем абсурдных, вроде «гуманитарных бомбардировок» Югославии в 1999 году.

С тех пор различать войну и мир становится все труднее, и это дополнилось размыванием граней между боевыми и гражданскими технологиями. В 2000 году программист Б. Джой заметил, что век оружия массового поражения сменяется веком знаний массового поражения. В отличие от баллистических ракет и ядерных боеголовок новейшие технологии, все более дешевые и доступные, выскальзывают из-под контроля вменяемых государств и правительств, попадая в руки безответственных фанатиков, а то и просто недорослей.

В то же время с развалом двухполюсного мира в 1990-х прослеживается резко снизившееся качество политического мышления государственных лидеров: на смену гроссмейстерам 1950-1980-х годов пришли игроки низшего разряда, разучившиеся просчитывать последствия своих решений на пару ходов и раз за разом получающие эффекты бумеранга на международной арене. Двухполюсное мировосприятие сохранило доминирующую роль, и к началу нового века это обернулось патологией полюсов глобальной геополитической системы. На одном полюсе – американские элиты, охваченные эйфорией победы в холодной войне с иррациональной жаждой «маленьких победоносных войн» под соусом форсированного распространения демократии. Другой, опустевший полюс заполнили террористические группы, которые сверхдержавы десятилетиями натаскивали друг против друга и которые с утерей хозяев одичали (подобно тому как экологическую нишу отстрелянных волков занимают одичавшие псы).

В 2004 году королевский астроном Великобритании сэр Мартин Рис оценил шансы планетарной цивилизации пережить XXI век как 50 : 50, и это согласовалось с нашими тогдашними оценками. Действительно, первое десятилетие ознаменовано историческим рекордом ненасилия: данные ООН и ВОЗ отражали необычайно низкий коэффициент кровопролитности, так что суммарное число жертв насилия в мире уступало числу самоубийств. Но с 2011 года события развиваются по неблагоприятному сценарию. Вероятность ядерной войны сегодня значительно ниже, чем в 1950-1960-х годах, поскольку человечество успело культурно и психологически адаптироваться к этой угрозе. Но при складывающихся технологических и геополитических обстоятельствах глобальная катастрофа может произойти без «мировой войны» в версиях ХХ века (заметно различавшихся в его первой и во второй половине). Следуя пророчеству Т. Элиота, заметим с долей гротеска, что если в ХХ веке мир мог завершиться «взрывом», то в XXI веке вероятнее «всхлип». Переход к нисходящей ветви истории во всех его мыслимых сценариях – например, форсированное соскальзывание общества к средневековому состоянию и далее – большинство людей едва ли даже успеют осознать.

Сегодня еще более, чем когда-либо ранее, главная угроза коренится в сознании людей. И это не «столкновение цивилизаций», а столкновение исторических эпох, сконцентрированных в едином пространстве-времени планетарной цивилизации. Прошлое все чаще берет реванш, и то, что сотню лет назад В. Ратенау назвал «вертикальным вторжением варварства», теперь провоцирует симптомы грядущей смены исторического вектора. Конфессиональные различия становятся основанием для конфронтаций, а политическая лексика переполнена анахроническими фигурами типа «национальных интересов» и «национального будущего».

При этом опросы обнаруживают, что политики и политологи не готовы различать такие понятия, как «интерес», «амбиция», «каприз», «импульс», «выгода», равно как и содержательно определить понятие «нация» в нынешнем смешении расовых, экономических, языковых, религиозных и прочих слагаемых. Соответственно, амбиции властного политического лидера, преобладающее массовое настроение или выгода влиятельной корпорации представляются как национальные интересы. Нагромождение же эмоционально перегруженных слов с пустыми денотатами девальвируют «патриотическую» риторику, опуская общее качество политического мышления до уровня, угрожающе несозвучного с развивающимися технологиями.

По нашим наблюдениям, политики и их идеологические консультанты действительно не сознают абсурдности рассуждений о «национальной судьбе» вне связи с перспективой мировой цивилизации. А контент-анализ речи ведущих государственных деятелей демонстрирует навязчивую связь слов типа союз, объединение со словом против: конспирологический постулат опять становится мейнстримом аргументации в политике как реакция на издержки прямолинейной «глобализации».

Угрозы века сопряжены с инерцией идеологического мышления, традиционно делящего мир на «своих» и «чужих». Испокон веку значимым фактором мировосприятия и социальной солидарности оставался образ общего врага. Он относительно ограничивал насилие внутри племени, вождества, государства, конфессии или сословия, перенося агрессию во внешний мир, и вместе с тем обеспечивал вектор смыслообразования. Но идеологии, будоражившие массы в ХХ веке, выдохлись, в том числе и либеральная демократия, которая, будучи оторванной от протестантского основания, утеряла мотивационный стержень. Поскольку же мыслить мир вне ментальной матрицы «они – мы» для многих людей дискомфортно, поиски стратегических смыслов реанимируют религиозный и/или национальный фундаментализм.

 

Смысл жизни – стержень глобальных проблем XXI века

Новая парадигма воплощает в себе более
 оптимистическую картину для тех, кто
ищет смысл бытия.
П. Дэвис
 

 Социально-психологическими экспериментами доказано, что имеется альтернативный механизм консолидации и смыслообразования – образ  общего дела. Он не предполагает наличия злонамеренного контрагента, но нацеливает на совместную работу для устранения естественного хаоса или последствий собственного недомыслия.  Этому учит и политическая практика: выше упоминалось о грандиозных компромиссах полувековой давности, обеспечивших наше нынешнее существование.

Впрочем, о наличии прогрессивного механизма неконфронтационной солидарности догадывались великие мыслители с начала Осевого времени (около 2,5 тыс. лет назад), и история культуры представляет блестящие образцы общечеловеческих смыслов вне религиозных или квазирелигиозных идеологий, но опыт освоения таких смысловых конструктов массовым сознанием ограничен. Зато обильны исторические свидетельства того, как при длительном отсутствии реальной или потенциальной войны смыслы жизни теряют ясные очертания и массы принимаются тосковать по новым демонам.

До сих пор конфликты между большими социальными группами оставались не только смыслообразующим ресурсом, но и фактором социального развития, включая совершенствование гуманитарных ценностей. Вместе с тем, согласно правилу отсроченной дисфункции, при достигнутом уровне технологий сохранение этой исторической инерции чревато планетарным обвалом. Так ядром глобальной проблематики XXI века становится проблема жизненных смыслов. Конкретнее – вопрос в том, насколько разум окажется готовым к образованию стратегических смыслов во внеидеологическом, свободном от конфронтаций контексте.

Возможно, объективным подспорьем для размывания навязчивых этнических и религиозных идентификаций станет развитие генной инженерии (жизненно необходимое как противовес экспоненциальному накоплению генетического груза), а также симбиозных – человеко-машинных – носителей разума, обессмысливающее макрогрупповые привязки и предрассудки. Но прежде чем новые технологии воспроизводства обретут глобальную роль, «идеологический ренессанс» может иметь катастрофические последствия, да и сами технологии чреваты, как всегда, роковыми злоупотреблениями. Чтобы минимизировать вероятность негативных сценариев, необходимы оперативные меры, ориентированные на светское образование и широкое распространение научной картины мира.

Если классическое естествознание оставалось принципиально безразличным к человеческим целям, ценностям, смыслам и судьбам, то в мировоззрении новейшей междисциплинарной науки человекомерные категории становятся ключевыми. Поэтому системная просветительская работа, демонстрирующая нераздельность цивилизационной перспективы, может способствовать становлению планетарного, космического и космополитического сознания как в гражданском обществе, так и среди политических лидеров (при учете их профессиональных особенностей).

На этом построены наши практические предложения.

 

Предложения

При всяком происшествии будем спрашивать
самих себя, на что оно может быть полезно, но в
следующем порядке: 1-е, человечеству, 2-е, родине,
3-е, кругу друзей или семейству, 4-е, самим себе.
 Начинать эту прогрессию наизворот есть источник
всех зол, которые окружают человека с колыбели.
В. Ф. Одоевский
 

Ученые разных стран в последние годы обсуждают расчеты планетарной сингулярности и связанные с ними гипотезы. Проводятся международные встречи, издаются монографии и сборники, образованы несколько независимых научных сообществ и специальные учреждения «для подготовки к будущему».

Так, в 2009 году в Кремниевой долине при участии НАСА и других организаций начал работать Университет Сингулярности (Singularity University). В 2010 году в Институте востоковедения РАН был основан Центр мегаистории и системного прогнозирования (ЦМСП), в работе которого участвуют ученые США, Индии, Японии, Аргентины и ряда стран СНГ.

В 2010 году в рамках Всемирной исторической ассоциации (World History Association) была образована Международная ассоциация мегаистории (International Big History Association). Еще раньше, с начала 2000-х, в университетах Европы, Америки, Азии и Австралии начали преподавать соответствующие межфакультетские курсы, собирающие в аудиториях сотни студентов.

К сожалению, эти два направления исследований – ориентированных преимущественно в будущее и в прошлое – до сих пор организационно слабо между собой связаны. Еще печальнее то, что профессиональные политики и политически активные граждане пока слабо осведомлены или невосприимчивы к их работе, хотя компетентно организованное ознакомление с ее результатами могло бы оказать значимое влияние на мысли и действия людей.

 

Основа наших предложений в том, чтобы запустить под эгидой Фонда изучения глобальных рисков с привлечением других гуманитарных фондов и учреждений (включая ЮНЕСКО) международную программу по расширению сети клубов и общественных университетов для популярного обсуждения глобальных сценариев с демонстрацией нераздельной судьбы человечества в обозримом будущем. Если предложение вызовет интерес экспертов, ЦМСП готов приступить к формированию междисциплинарной группы ученых из разных стран для оперативной подготовки учебных планов, методических и наглядных пособий (исходный набор фильмов, деловых игр и прочих иллюстративных материалов накапливается уже более пятнадцати лет), нацеленных на популярное космополитическое образование, включая тренинги и политические консультации. Просветительская работа предполагает также широкое вовлечение СМИ, интернет-ресурсов и лидеров мнения в неформальных сетях с использованием технологий массовой и сетевой коммуникации.

В процессе подготовки предполагается синтезировать опыт преподавания курсов Мегаистории, а также глобального прогнозирования и психологии социальной безопасности в университетах разных стран. Само собой разумеется, что учебные планы, дидактические материалы и методы будут адаптироваться к культурным, национальным, религиозным традициям, образовательной подготовке и профессиональным интересам аудитории, ее возрастному, а по необходимости и гендерному составу. В общий образец учебного плана предлагается включить три тематических блока.

  1. Знакомство с элементарными сведениями по Мегаистории. Этот блок предполагает наглядную демонстрацию преемственности в развитии космоса, земной природы и человечества, которые выстраиваются в единый, реально и потенциально взаимообусловленный процесс. Предлагается показать, насколько человеческое тело, психика и разум – от элементарных реакций до сложных концептуальных конструктов – связаны с нашими космическими истоками, эволюцией жизни и культуры.
  2. Обзор истории и предыстории человечества с акцентом на драматических зависимостях между развитием технологической и гуманитарной культуры. Рекомендуется показать, какие преимущества и угрозы несла с собой каждая новая технология (военная или производственная), какими катастрофами оборачивался дисбаланс между технологическим могуществом и качеством культурно-психологических регуляторов и как, тем не менее, совершенствование ценностей и норм взаимоотношений обеспечивало сохранение цивилизации при растущем деструктивном потенциале технологий. В этом контексте уместен рассказ о зарождении мировых религий, наций и классов, об их эволюции, внутренних расколах и компромиссах.

Здесь также стоит поведать о прозрениях великих мыслителей и пророков, касающихся общечеловеческой солидарности, возвышающейся над межгрупповыми конфронтациями, вроде приведенного в эпиграфе размышления русского философа-космиста князя Владимира Одоевского; подобные образцы обнаруживаются во многих культурных традициях. И обратить внимание на то, как с технологической мощью усиливалась роль индивидуальных решений и действий в мировых причинно-следственных зависимостях.

В развитие темы мы рекомендуем опираться на концепцию антропосферы как антитезу популярной во второй половине ХХ века биоцентрической философии («человек – элемент биосферы»), которая способствовала становлению экологического сознания, но завела глобалистов в тупик мизантропии. Антропосфера – основа экологической философии XXI века – качественно более сложная (сравнительно с дочеловеческой биосферой) система, в которой биота составляет несущую подсистему, а управляющим звеном становится разум.

Устойчивость социоприродной системы во все большей мере определяется состоянием общественного сознания. Внутренние же противоречия и диспропорции в его развитии служат главной причиной природных и социальных катаклизмов, угрожающих в ближайшие десятилетия крахом эволюции на Земле.

  1. Обсуждение прогнозных сценариев. Здесь, с учетом подготовки и преобладающих ценностей аудитории, уместно использовать новейшие расчеты и данные естествознания и гуманитарных наук для демонстрации того, насколько абсурдны утопии «сепаратного» будущего национальных или конфессиональных общностей в отрыве от планетарной перспективы.

С помощью специальных экспериментов и тренингов следует показать, как возможны человеческая солидарность и стратегические смыслы без противопоставления «своих» и «чужих» или апелляций к Небесному Хозяину, с опорой на космический потенциал разума, рожденного Землей. При работе с политиками полезно опираться на их профессиональное честолюбие, показывая, какие преимущества и международную общественную поддержку получат те, кто, воздерживаясь от архаичных стереотипов, ранее других использует в своих программах и аргументах свидетельства переломного значения ближайших десятилетий для мировой истории.

Специального обсуждения требует кризис прямолинейных образов глобализации. Силовое вмешательство «передовых» государств и правительств в дела «отсталых» народов, с одной стороны, и массовая миграция в более благополучные регионы, с другой стороны, вызывают растущие протесты «слева» и «справа». Полезно показать, как именно непродуманные интервенции, в том числе военные, провоцируют бесконтрольные массовые миграции, а недостаточно подготовленные столкновения выходцев из разных исторических эпох вызывают культурный шок. Учитывая, что глобализация составляет императив выживания современного мира, необходима коллективная отработка компромиссных программ, без которых конфликты будут неизбежно множиться.

Предполагается консультативная помощь западным политикам в подготовке привлекательных для гражданского общества предвыборных программ и избирательных технологий, которые существенно повысят шансы на успешное проведение кампаний. В работе с политиками незападных стран и регионов потребуется особенно тщательная подготовка в сотрудничестве с компетентными аналитиками и лидерами мнения.

По ориентировочным расчетам, при интенсивном включении первый, организационный этап займет около полугода. С последующими апробациями и корректировками спустя еще год может быть начата полноценная систематическая работа.

                           

ЛИТЕРАТУРА

Назаретян, А. П.

2015а. «Агентура влияния» в контексте глобальной геополитической перспективы. Историческая психология и социология истории 8(1): 160-171.

2015б. Мегаистория и ее «загадочная сингулярность». Вестник Российской академии наук 85(8): 755-764.

  1. Психология в социальном прогнозировании: еще раз о причинных зависимостях. Вопросы философии 7: 115-129.
  2. Нелинейное будущее. Мегаистория, синергетика, культурная антропология и психология в глобальном прогнозировании. 4-е изд. М.: Аргамак-Медиа.

 

* Журнальный вариант аналитической записки, подготовленной по запросу Фонда изучения глобальных вызовов (Global Challenges Foundation). Историческая психология и социология истории 1/2017193-212

 
КиберЛенинка: https://cyberleninka.ru/article/n/megaistoriya-i-globalnye-vyzovy-xxi-veka-sinergeticheskaya-model

Опубликовано в Публикации за 2017-2022 гг.